Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

— Ничего подобного! — Эдуард извлек свою тушу из кресла и начал расхаживать взад-вперед. — Молодые Уилсоны, Грин и этот, как его... Ливетт — который из собственного полка Камминга, чтоб его черт побрал, — все клянутся, что видели, как он жульничает! Ковентри и Уильямc тоже не сомневаются. Это так ужасно, что слов нет!

Развесив свой немецкий подбрюдок, принц уныло воззрился на меня.

— Можете вообразить скандал, если все выйдет наружу? Если до ушей королевы дойдет, что подобная вещь случилась... в моем присутствии? — Он сделал шаг по направлению ко мне. — Дорогой мой Гарри, вам о таких вещах все известно, что тут можно сделать?

Ясно было одно: причиной беспокойства принца служит не жульничество Камминга (чему я так и не верил), а то, что это случилось в игре под руководством его королевского сволочества, и что скажет венценосная мамочка, когда узнает о карточных пристрастиях сынка. Грешок пустяковый, с моей точки зрения, если сравнить его с развратом и вообще распущенностью принца, но если Эдуард настолько напуган, что стал называть меня «дорогим Гарри», то дело и впрямь плохо. Прежде я не раз выпутывал его из разных закавык, и вот он снова передо мной, таращится, как сова при дневном свете. Ну ладно, все по порядку.

— Что говорит Гордон-Камминг?

— Отрицает все напрочь, разумеется. Уильямc и Ковентри встретились с ним перед обедом и...

— Вы сами с ним говорили?

Принц вздрогнул.

— Нет, и боюсь этого! Полагаете, напрасно? Ах, если бы я мог избежать этого... Как мне встретиться с ним — старым другом, душевным приятелем, товарищем-офицером. Он же баронет, черт возьми... человек чести...

Ага, этого мы вдоволь наслушаемся, прежде чем все закончится, думаю я.

— Скажите, сэр, эти юнцы с орлиными глазами... сколько по их утверждению, Камминг вытянул?

У высочества округлились глаза.

— Да при чем тут это? Когда товарищ жульничает, сумма не имеет значения.

— Иногда имеет. Я оба вечера не играл, но моя Элспет обронила что-то про ставки в пять и десять фунтов. Получается, игра шла по крупной?

— Боже, нет! Дружеская партия, для развлечения леди... Да, я устанавливал лимит банка в сотню фунтов, и в тот вечер и в другой...

— Значит, Камминг не мог выиграть больше чем сотню или две, так? Ладно. Понятия не имею о его состоянии — кое-кто называет цифру восемьдесят тысяч годового дохода, но у него имение в Шотландии, дом в столице, патент подполковника гвардии, он вращается в высшем обществе и мне никогда не доводилось слышать о недостатке у него наличности. А вам?

Он покачал головой, багровея от ярости.

— Так вот, сэр, — продолжаю я, — станет ли человек рисковать своим добрым именем, патентом, местом в обществе — всем, что для него дорого! — ради нескольких монет, которых ему на сигары даже не хватит? Да это просто смешно!

И так оно и было. Я готов поверить дурному о любом человеке — часто не без основательных причин, — а особенно о сэре Уильямc Гордон-Камминге, баронете, замарать репутацию которого мне доставило бы только удовольствие (в свое время расскажу почему), но это обвинение выглядело совершенно нелепо. Не говоря уже о технической сложности затеи, ничтожной сумме на кону и чудовищном риске — на это все уже указывалось, я знал характер этого человека. Это был один из надменных резонеров с преувеличенным представлением о собственном достоинстве, воспринимавший шулерство как дурной стиль, не говоря уже о бесчестии. Нет, этого не может быть.

Но Берти-Буяна было не убедить. От перспективы скандала он впал в такой ужас, что совершенно потерял голову, и паре идиотов в лице Ковентри и Уильямса удалось уверить его в неопровержимости свидетельств. Когда я уговорил принца пригласить их в комнату, чтобы выслушать все самому из первых уст, они стали напирать, что пятеро разумных молодых людей не могли ошибиться, причем несколько раз к ряду.

— Постойте-ка, — говорю я. — Давайте все по порядку. Позавчера вечером, в понедельник, вы после обеда играли в баккара в курительной. Пока шла игра, я только заглядывал в комнату, но насколько помню, вы сдвинули вместе несколько столов и накрыли их тканью. Его высочество держал банк...

— А Уильямc был крупье! — кричит Берти, стремясь частично снять вину с Камминга.

— Только во второй вечер, сэр! — поправляет его Уильямc. — В понедельник играли без крупье.

Принц насупился, но возразить не мог.

— В любом случае, было два стола с игроками, сэр: один по правую, другой по левую руку от вас? Где сидел Гордон-Камминг?

Они посовещались и сошлись на том, что тот занимал место слева. Ближе всего с этой стороны от принца располагалась миссис Уилсон, жена хозяина, затем шел пустой стул (хотя свидетели не могли поклясться, что он пустовал всегда), затем Беркли Ливетт, потом, за углом, молодой Джек Уилсон, сын хозяина, за ним Гордон-Камминг, а замыкал перечень один из Сомерсетов. Каждый ставил самостоятельно и открывал по очереди розданные карты.

— Как именно размещали ставки? — спрашиваю я.

— С помощью фишек, предоставленных его высочеством, — отвечает Ковентри, глядя на принца так, словно тот был продавцом опиума. — Мне кажется, я вижу его ящичек вон там.

И точно, на столе стояла шкатулка полированного дерева, которую Берти неохотно открыл, продемонстрировав кожаные фишки, на которых собственной его рукой было обозначено достоинство: коричневые — десять фунтов, ярко-красные-синие — один и так далее. «Орудия дьявола», как я слышал, величала их королева; фишки повсюду путешествовали с принцем.

— Насколько понимаю, все делали ставки прежде, чем его высочество сдавал? — продолжаю я. — Клали свою фишку или фишки прямо на стол, так? Затем, видимо, сдавались карты, его высочество объявлял количество очков у банкира, после чего игроки платили или забирали выигрыш в зависимости от результата?

Берти уныло хрюкнул — происходящее не нравилось ему ровно настолько, насколько доставляло мне удовольствие, хочу заметить.

— Хорошо, что дальше?

Все молчали, переглядываясь.

— Ну же, джентльмены, — подбадриваю я. — Кто заметил жульничество Гордон-Камминга? Когда и как это происходило?

Это было все равно что рвать зубы — они мялись и мычали, по крайней мере Ковентри, которому Уильямc пытался что-то доказать; Берти тем временем поджал губы и кинул сигару в огонь. Наконец свидетели более-менее разговорились. При самой первой раздаче молодой Джек Уилсон видел, как Камминг поставил пять фунтов, а потом, когда их сторона выиграла и принц начал расплачиваться, юноша с изумлением заметил, что ставка Камминга волшебным образом возросла с одной красной фишки до трех — то есть с 5 до 15 фунтов. Ошибиться Уилсон не мог, поскольку Камминг выкладывал ставки на лист белой бумаги, которую использовал для записей. Молодой человек нашел это чертовски странным, и позднее, на пятой или шестой раздаче — точно он не запомнил, — когда их сторона снова выиграла, ему бросилось в глаза, как Гордон-Камминг незаметно роняет на лист с красной фишкой еще три таких же. Он невозмутимо загреб 20 фунтов, и Уилсон шепотом поделился с Ливеттом, сидевшим рядом, новостью, что его подполковник, похоже, нечист на руку. Ливетт поклялся, что Уилсон, должно быть, ошибся, но стал наблюдать сам, и лопнуть ему на месте, если не заметил, как Камминг еще дважды проделал свой трюк. В первый раз он подкинул две пятифунтовые фишки, а во второй — одну. Оба раза имели место, когда их группа объявлялась победившей.