Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

И она поцеловала меня способом, какой любой благовоспитанной матроне полагалось забыть много-много лет назад.

— Как будто мне хочется подцепить какого-то другого мужчину, кроме моего мужа, — продолжает она нежно, оправляя мой воротник. — Даже если бы я еще могла. Ну, теперь подай мне руку и пойдем в гостиную. Насколько я понимаю, миссис Уилсон должна уже разливать чай.

Загвоздка в том, что, когда Элспет поворачивает разговор в такое вот шутливое русло, широко распахнув невинные очи, тебе ни за что не понять — простодушие это или хитрая уловка. Из слоновой кости у нее была не только шея, но и все выше нее, однако это не означало, что моя благоверная не способна выловить утку из пруда, когда понадобится. Зная ее тщеславие («даже если бы еще могла», черт!), я не сомневался, что расспросы она отнесла на счет моей ревности, к вящей своей признательности, которую выразила так мило... И все-таки чувствовалось, что связано с Каммингом нечто, чего Элспет не договаривает. Ладно, может статься, лучше этого и не знать. Прояснилось одно, зато главное: кто бы ни заметил его мухлюющим, это была не леди Флэшмен.

Я оставил ее молоть языком в обществе леди Ковентри и на ходу переменил свое намерение заглянуть к принцу и поинтересоваться, как там развивается его истерика, и решил посетить главное действующее лицо скандала, что обещало больше информации, а также потехи. Оказавшийся на пороге бесчестья и позора Камминг наверняка представлял собой любопытное зрелище, и немного мужского сочувствия со стороны старого боевого товарища Флэши может подвигнуть его на какой-нибудь забавный поступок. «Чем больше заваруха, тем веселее зрелище», — сказал один великий [1027].

Камминг, вынужден признать, принял удар достойно. Он стоял у каминной полки, прямой как стрела, истинный гвардеец до кончика аристократического носа, поверх которого презрительно глядел на мир. Тем не менее я подозревал, что это вулкан, готовый взорваться, и когда он выпроводил лакея, я внезапно уклонился от рукопожатия и ухватил баронета за запястье, нащупывая пульс. Мне нравится выводить из себя эту братию.

— Какого черта? — завопил Камминг, высвобождаясь.

— Немного частый, но не сильно. Нормально, — говорю я, хотя на самом деле не нащупал жилку. — С принцем говорили?

— Значит, вы в курсе! Да, я виделся с его высочеством.

Его глаза воззрились на меня с плохо скрываемой неприязнью.

— Надеюсь, вы не верите в эту чушь?

— С какой стати мне в нее верить? — отвечаю я, усаживаясь в кресло.

— Некоторые идиоты верят: Уильямc и Ковентри! И принц! А вы разве когда думали о людях хорошо?

— Пожалуй, нечасто. Но те, как правило, заслуживали этого. В вашем же случае, сдается, я единственный в этом доме человек, который не склонен подозревать вас в нечестной игре.

Его ирония сменилась изумлением, он сделал шаг вперед, но тут же замер в сомнении.

— Вы не верите им? Почему?

Камминг, как видите, относился ко мне настороженно. Что ж, не он один.

— Потому что это лишено смысла.

Я выложил ему доводы, которые вам уже известны, и с каждым словом лицо его просветлялось, пока не приобрело выражение некоей отчаянной надежды.

— Вы сказали все это принцу? Бога ради: что он ответил?

Я покачал головой.

— Убедить его не удалось. Так же как Ковентри и Уильямса. Не возьмусь осуждать их — обвинение очень серьезное. Пятеро свидетелей...

— Свидетелей? Скорее, чокнутых недоумков! Две идиотки и кучка бестолковых юнцов — чего стоит их слово?

В мгновение ока надменный гвардеец испарился; Камминг стоял передо мной, его кулаки сжались, глаза метали молнии, руки тряслись от ярости. Любопытно, как человек сохраняет ледяное спокойствие, когда весь мир ополчился против него, но стоит проронить одно сочувственное слово, и гнев и обида начинают изливаться из него фонтаном, потому что он решил, что нашел друга, на которого может положиться.

— Как могли они подумать? — продолжал он бушевать. — Господи, Флэшмен, как они могли? Люди, которые знают меня двадцать с лишним лет, мои старые друзья! Как будто я мог... опуститься... до такой низости! И ради чего? — В глазах его блестели слезы, и если бы подполковник начал топать ногами и рвать на себе волосы, я ничуть бы не удивился. — Ради нескольких жалких фунтов? Черт, да я швырну их им в лицо...

— Нет, вы не сделаете этого, если сохранили хоть каплю здравого смысла.

Он изумленно вытаращился.

— Это может быть расценено как признание вины, — продолжаю я. — Вы же честно выиграли их, так? Так оставьте деньги при себе.

Вполне здравый совет, кстати.

— Впрочем, в этом все и дело, — добавляю я, подаваясь вперед и глядя ему прямо в глаза. — Не надо обрывать шторы, Камминг, лучше скажите как на духу: вы жульничали?

Его грудь ходила ходуном, но при этих словах он замер и выпалил:

— Нет! Клянусь честью!

Он говорил правду, без вопросов. И убедили меня не слова, а все, что я увидел и услышал с момента, как вошел в комнату. Я не претендую на звание непогрешимого судии в делах своих собратьев (или сестер), могу поддаться на обман и не верю обещаниям и клятвам, даже самым торжественным. Но я много чего повидал, и опыт подсказывал, что поведение Гордон-Камминга, и в спокойствии и в гневе, было искренним.

— Прекрасно. Тогда перейдем к свидетелям — они, выходит, лгут?

Это снова смутило его.

— Откуда, черт возьми, я знаю? Вся эта история ужасна! Какое мне, дело врут они или нет? Кучка идиотов и настырных баб! Кому есть интерес до их россказней? Послушайте, Флэшмен, мне наплевать на их глупые обвинения — им грош цена! Но люди вроде Уильямса и... принца, которых я считал друзьями... А они обратились против меня... поверили в эту гнусность... Бог мой! И только вы, от кого я меньше всего ожидал сочувствия, вы один... поверили мне...

Думаю, он не хотел, чтобы это прозвучало как оскорбление, но так вышло, и я поймал себя на мысли, что симпатизирую ему еще меньше, чем прежде. Камминг задохнулся от избытка эмоций, поэтому я взял слово:

— Вы не ответили. Так они лгут?

— Не знаю и знать не хочу! — Он сделал несколько стремительных шагов, потом остановился, глядя на стену. — О, думаю, что нет! Чертовым идиотам могло померещиться, что они видели нечто, но кто поручится, когда имеешь дело с этими молодыми ослами? Что им, вообще, известно о картах и о том, как надо играть? Мальчишки, школьники! А этот тупица Ливетт? Мог бы задуматься хоть на секунду...

— Перестаньте дергаться и возьмите себя в руки, — приказываю я. — Проклятье, парень, я же пытаюсь помочь! — Вранье, конечно, ну куда ж без него. — Если хотите выбраться из заварушки, прекратите разглагольствовать и начните думать. Итак, вы считаете, что они не лгали. Значит, ошиблись. Как? В этом-то и загвоздка. Что в вашей игре, вернее, способе делать ставки, могло навести их на мысль о жульничестве? — Я протянул ему чируту и чиркнул спичкой. — Ну же, садитесь и давайте размышлять.