Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

— Нет нужды наседать на меня или обращаться в таком раздражительном тоне, — заявляет она, быстро вскакивая. — Скорее подложи под скатерть тарелку, пока стол не испачкался. Проклятье, что за бардак! Ну же, дай уберу, а ты позови Джейн! О, мой лучший ореховый столик!

— К черту Джейн и столики! Скажешь ты мне, что собиралась или нет?

Жена откинула скатерть, промакивая и протирая стол салфеткой.

— Элспет, что за разговор про невиновность Камминга? Откуда тебе известно, черт побери?

— Слава богу, что кофе остыл... Ох, какой ужас! Придется теперь обрабатывать его французской полировкой! — Она рассматривала столешницу. — Ах, дорогой, и почему я не подождала, пока ты закончишь — мне ли не знать, каким ты бываешь по утрам.

Супруга с грациозным презрением отбросила грязную салфетку и села.

— Сэр Уильям Гордон-Камминг не жульничал. Вот что я имела в виду. — Она вздохнула, как Гризельда Многотерпеливая. — Дело в том, что... это я жульничала.

Бог весть какой был у меня вид в этот момент — наверное, как у ерша на сковородке. Она предупреждающе вскинула пальчик.

— Нет, прошу тебя, дорогой, не надо повышать голос или сердиться. Что сделано, того не воротишь, а слуги услышат. Если ты зол, мне жаль, но, может быть, ты выслушаешь меня и гнев твой поумерится. Надеюсь. — Элспет улыбнулась мне, словно младенцу в люльке, и отпила глоток чаю.

— Итак, это я добавляла фишки к ставкам. Всего лишь раз или два, а вовсе не столько, как они утверждают. Меня прямо поразило, когда я прочла в газетах показания, которые они все давали, даже миссис Уилсон. Господи, да если бы там творилось такое бесчинство, все на свете заметили бы, в том числе и принц! Вот как люди обманывают себя! Полагаю, — она пожала плечами, — генеральный стряпчий или кто-то еще правильно сказал, что мы видим то, что хотим видеть... Но они видели не то, если ты понимаешь, о чем я, потому что жульничал вовсе не Билли Камминг, а я... Хотя можно ли назвать это жульничеством? Короче, я провернула это дело пару раз, ну или три-четыре, быть может, не помню. В общем, достаточно для того, чтобы создать у них впечатление, что он мошенник, рада доложить, — добавляет Элспет с довольным видом. — И не надо сердиться, потому что Камминг заслуживал этого, и я была права.

Когда жизнь преподносит такое множество адских сюрпризов, как у меня, нелегко расставить их по степени ужаса: Гюль-Шах, входящий в афганскую темницу; Клеония, снимающая повязку с глаза, встреча с Бисмарком в замке кошмаров; пробуждение на орудийном жерле в Гвалиоре. Мне довелось пережить еще немало подобных потрясений, но ни одно из них не сразило меня более, чем те невероятные слова за завтраком в среду 10 июня 1891 года... И произносит их не кто-нибудь, а моя Элспет! На миг мне показалось, что это дурная шутка и что ее куриные мозги помахали-таки ручкой.

Но нет, я слишком хорошо знал ее манеру щебетать — она отдавала отчет в каждом своем чертовом слове и нет смысла недоуменно вопить. Я заставил себя успокоиться, молча допил бренди, налил еще, после чего спросил или, скорее, наверное, прохрипел:

— Ты утверждаешь, что это не он жульничал... а ты — причем с целью подвести его под монастырь? — Встретив ее непонимающий взгляд, я перевел: — Ну, чтобы бросить на него тень подозрения, черт побери! Бога ради, женщина, зачем?

Глаза ее распахнулись.

— Как «зачем»? Чтобы наказать его! Чтобы отплатить за дурное поведение! За его... его черную подлость! — В один миг она вскинулась в праведном гневе, этакая Боадицея [1033] в пеньюаре. — И я отплатила ему, и теперь он обесчещен и освистан, изгнан с позором, и поделом! Да его стоило бы разодрать на части дикими лошадьми, да! Это отвратительный, низкий человек, и я надеюсь, что он сполна заплатит за свои грехи!

Элспет принялась яростно намазывать масло на хлеб, я же сидел как громом пораженный и гадал, что же, черт возьми, произошло. Тут в уме моем зародилось страшное подозрение, но, прежде чем я успел озвучить его, супруга издала одно из своих нечленораздельных каледонских восклицаний, отложила бутерброд, встряхнула головой и взяла себя в руки.

— Уф-фай! Гарри, прости меня за такую выходку... Но стоит мне подумать о нем... — Элспет глубоко вздохнула и стала накладывать мармелад на тарелку. — Но теперь с этим, слава богу, покончено, и негодяй, чтоб его черт побрал, получил по заслугам. Я счастлива, что мне это удалось, ведь даже не надеялась на удачу, и долго терпела, поджидая момент.

Как всегда бывало в минуты сильного волнения, в ее речи начинал проскальзывать шотландский акцент. Она замолчала, откусив тост.

— И вот в Трэнби, подслушав, о чем Уилсон шепчется со своим приятелем, я поняла, что к чему и как могу я поквитаться с ним раз и навсегда. И я сделала это! — продолжила Элспет, яростно жуя. — Ах, если бы я умела делать мармелад, как бабуля Моррисон... В этом покупном нет никакого вкуса. Ты не передашь мне мед, дорогой?

Я повиновался, как сомнамбула. Невообразимость, несуразность сказанного, ненависть Элспет к Каммингу по бог весть какой причине... Мой ум отказывался постичь это, но я знал: хочешь добиться от Элспет толку — дай ей нести свой дикий вздор, пока не выговорится, и помогай как можешь. Я ухватился за первую подвернувшуюся соломинку.

— Так о чем шептался Уилсон? С кем? Когда?

— Ну тогда, в первый вечер, когда принц спросил: «Есть желающие перекинуться в баккара?», — и все пошли в курительную, а я, граф Лютцов, мисс Нэйлор и леди Брутам стали смотреть за игрой.

Элспет попробовала мед и сморщилась.

— Тебе не кажется, что он слишком загустел? Ну ладно... Значит, принц говорит: «Не желает ли леди Флэшмен держать банк со мной?» Я открестилась: не знаю, мол, правил, лучше погляжу и поучусь, прежде чем смогу быть полезной его высочеству. А он отвечает, весело так: «Ну хорошо, как-нибудь в другой раз». Тогда граф Лютцов поставил для меня стул рядом с тем молодым малым с прямой как шест спиной, как у всех гвардейцев. Как же его звали-то...

— Ты, наверное, имеешь в виду Беркли Ливетта? Элспет, бога ради...

— Да, вроде так... Впрочем, он с полным правом мог бы носить имя Беркли Дубетт, насколько я могла оценить его ум. Короче, игра пошла, и тут сын Уилсона, тот, которого называли Джеком, хотя имя его Артур, так помнится? Или Стэнли? Ну, какая разница... Так вот он шепчет Ливетту: «Слушай, а тут горячо!» Я сочла это странным, потому как в комнате, где не горел камин, было холодно, я прямо совсем озябла без шали... Но потом сообразила, что речь о другом, поскольку Джек стал толковать, что человек рядом с ним жульничает. И поняла, что он имеет в виду Билли Камминга... Гарри, милый, не позвонишь ли служанке, чтобы принесла кипятку? Кофейник совсем остыл. Думаю, это потому что фаянс сейчас делают не так, как надо, или слишком тонким... Сейчас прямо на всем экономят: когда Гризель вязала, у нас всегда были дома добротные шерстяные вещи, а скоро, наверное, все сойдет на нет, дайте только время...