Борис Сопельняк - Восхождение

Последние ее слова были обращены к вам. „Передайте Борису, – сказала она, – что я его очень…“ Закончить фразу она не смогла и с улыбкой испустила дух. Это произошло подле чудом уцелевшего алтаря, поэтому я смею надеяться, что Бог простит все ее прегрешения и примет в свои чертоги эту прекрасную и много страдавшую женщину.

Примите мои искренние соболезнования. Ваш Иствуд».

Не выпуская из рук телеграммы, Борис на целый час, в какой-то нелепой позе застыл в кресле. Словно паралич разбил Бориса, и он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а когда пытался говорить, вместо слов вырывались какие-то всхлипы. Придя в себя, он поднялся, чтобы что-нибудь выпить, и тут, как назло, по пути повстречалось зеркало. Заглянув в него, Борис себя не узнал – такой враз постаревшей, потухшей и дряблой физиономии у него никогда не было.

Что-то выпив и чем-то закусив, Борис чисто механически взялся за газеты. И тут он узнал то, что немцы вначале скрывали, а потом раструбили по радио и во всех газетах. Оказывается, в налете на Ковентри участвовало 500 бомбардировщиков. Они летели волнами и бомбили город в течение десяти часов. На город было сброшено 600 тонн бомб, в том числе несколько сот замедленного действия – это для того, чтобы уничтожать пожарных, спасателей и поспешивших выйти из бомбоубежищ жителей. Город бы практически стерт с лица Земли, число погибших составило несколько тысяч мирных граждан.

«Такой ковентризации будут подвергнуты все английские города и села, – писала „Дейли телеграф“, перепечатывая заметку из „Берлинер цайтунг“. – К тому моменту, когда на землю туманного Альбиона ступит нога немецкого солдата, вся Англия будет похожа на Ковентри, то есть превратится в руины и поросшие травой развалины».

Там же был опубликован приказ о награждении летчиков и штурманов, участвовавших в налете на Ковентри. А сказанные на церемонии награждения слова фюрера были набраны аршинным шрифтом.

«„Немцы идут“ – эти слова должны повергнуть в страх всех наших врагов. Пусть жители Западной Европы содрогнутся от ужаса!» – заявил Гитлер, напутствуя свою солдатню.

– Плохо дело, – отложил наконец газеты Борис, – очень плохо. Теперь противостоять Гитлеру уже никто не сможет, так что если не мировое, то уж европейское господство ему обеспечено. Хотя, если верить его бредням, изложенным в «Майн кампф», главная мечта фюрера – уничтожение большевизма. Как ни кощунственно это звучит, но спасти Европу может только нападение Германии на Россию: там дивизии вермахта не смогут действовать мощным кулаком, а растянутся в цепочку. Красная Армия в конце концов их перемелет, и не без помощи генерала мороза превратит в труху. А ты как думаешь? – обратился он к Маркину.

– Не знаю, – пожал плечами Павел. – На мой взгляд, Гитлер и Сталин близнецы-братья: один опутал колючей проволокой концлагерей Германию и Польшу, другой – Сибирь и Дальний Восток. Один в «ночь длинных ножей» уничтожил друзей-соперников, сомневавшихся в непогрешимости фюрера, другой, проводя показательные процессы, отправил не тот свет всех, кто сомневался в непогрешимости отца народов. Так что пусть дерутся, пока не перегрызут друг другу глотки.

Кстати, – раскрыл он газету, – со мной согласен и Черчилль, правда, не Уинстон, а его сын Рандольф, которому отец поручил поделиться воззрениями семьи. Ты только послушай, что заявил в своем интервью послушный сынок: «Идеальным исходом войны на Востоке был бы такой, когда последний немец убил бы последнего русского и растянулся мертвым рядом». Каково, а?! А ты говоришь: спасти Европу. Никакой Европы нет, а есть фашистская Германия и присоединившиеся к ней такие же режимы, вроде режимов Франко, Муссолини, Хорти, Антонеску и даже болгарского царя Бориса.

– Да ты что? – удивился Скосырев. – Неужели и мой тезка с ними? А как же русские братушки, как же Шипка, освобождение от турецкого ига и все такое прочее?

– Шипка, говоришь?! – не на шутку разозлился Маркин. – А ты вспомни, на чьей стороне воевали болгары во время Первой мировой! То-то же, не на стороне братушек, а на стороне Германии. Вот и сейчас, во время встречи с Гитлером, царь Борис поклялся в своей преданности, а потом смиренно попросил… Сейчас, – схватил он «Берлинер цайтунг», – чтобы не переврать, процитирую его слова по газете: – «Не забывайте, что там, на Балканах, вы имеете верного друга, – заверил он. – Не оставляйте его».

– Вот сволочь! – схватил Борис трость и со свистом рассек ею воздух. – Ведь сколько наших полегло, освобождая их от турок! Хотя бы в память о павших не вел себя так по-скотски. Нет, что ни говори, а друзей у России как не было, так и нет, – вздохнул он. – Попутчиков, да и то всего лишь на какое-то время, сколько угодно, а друзей – нет.

– Да гори они все ясным пламенем! – еще больше разозлился Маркин. – Сейчас нам не до них, сейчас самое время подумать о себе. Тут такое дело, – начал он издалека, – что с него надо было бы начать, но все карты спутала телеграмма от Иствуда. Вы были в таком состоянии, что лезть со своими проблемами я просто не решался. А проблемы-то серьезные.

– О господи! – рухнул в кресло Борис. – У тебя-то что еще за проблемы?

– Вообще-то, не столько у меня, сколько у вас. Но можно сказать и так, что проблемы у нас общие. Чтобы не ходить вокруг да около, прочтите-ка это письмо, – протянул он оклеенный марками синий конверт. – Оно пришло кружным путем, через Гибралтар, Лиссабон и Виши. Его автор, хоть и заочно, хорошо вам знаком: во всяком случае, в свое время вы им очень интересовались и даже попросили леди Херрд навести о нем справки в Лондоне.

– Филби? – вскинул брови Борис. – Неужели это письмо от Кима Филби? Я слышал, что он едва не попал в Дюнкеркский котел, с трудом добрался до Англии и по каким-то причинам из «Таймс» ушел.

– Да, теперь он занимается другим, куда более важным, делом, – туманно намекнул на что-то Маркин. – Могу лишь сказать, что, уезжая из Испании, он попросил меня, естественно, как коллегу, – торопливо добавил Маркин, – время от времени сообщать ему, что тут у нас происходит и не собирается ли Франко двинуть свои войска на север, чтобы ударить в тыл французам, которые как могли сопротивлялись немцам.

– Ох, и темнила же ты, Пашка, – досадливо поморщился Борис. – О том, что журналистика для Филби была лишь прикрытием, я знал всегда, и то, что он работает на английскую разведку, тоже секретом не было. Надеюсь, чтобы расшифровать письмо, его не надо проглаживать утюгом? – усмехнулся Борис и вскрыл конверт.

«Дорогой коллега! – начал читать он. – Сегодня, когда над нашими городами вместо дождя все чаще идет град, да такой ужасный, что уберечься от него нет никакой возможности, я вспоминаю времена, когда мы поднимали глаза на небо только для того, чтобы посмотреть, нет ли там облаков. А если воронье куда-то и летело, то не к нам, а от нас, и это нас нисколько не смущало.