Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

Семнадцать временно присмиревших охотников за людьми укрепились в кубрике и проводили время сообразно своим наклонностям. Мятежную вольницу скорее раззадоривало, чем сдерживало влияние некоего Полифема, француза с Золотого Берега. Этот Полифем обладал одним глазом и одним ножом, причем и тем и другим мог внезапно поразить жертву даже и на расстоянии. То был человек, постоянно порождающий близнецов - Смуту и Смятение - в процессе партеногенеза.

Так что за несколько часов весть о болезни брата Франсуа ввергла "Ариостатику" в состояние вялотекущего мятежа. Как обычно, за логическими обоснованиями дело не стало. Все христиане на борту полагали, что зараза распространяется по воздуху и особенно по ночному воздуху. Соответственно, чем больше воздуха между тобой и больным, тем лучше. Это что касается логики и христианства. Иначе обстояло дело с мусульманами.

Они, как полагается истинным последователям Пророка, знали: смерть застигнет их там и тогда, где это будет угодно Аллаху. По этой причине им было все равно, приближаться к здоровым или к больным, ибо любое место на корабле было равно открыто нерассуждающим стрелам судьбы. Посему, невольники вечности, они оставались свободны. Силою обстоятельств управление кораблем почти полностью легло на мусульман-фулахов [35] Фулахи (фульбе) - смешанная народность в Северной Африке, принадлежит к смуглой ветви белой расы, отличается воинственностью и физической силой. . Под предводительством великана Али-Бонго, они делали то, что требовал от них здравый смысл и редкие истошные выкрики дона Рамона. Эти выкрики, порой раздававшиеся со шканцев то ли по необходимости, то ли из прихоти, почти одни и напоминали о подобии флотского распорядка. Сеньор Сольер, помощник, замерял и наносил на карту положение корабля. Четверо магометан по очереди стояли у штурвала, безучастные ко всему, кроме торопливо обещанного им двойного вознаграждения.

За это их искренно презирали и обходили стороной, как возможных переносчиков заразы, свободолюбивые обитатели кубрика. Последние, отгородившись от шканцев санитарным кордоном, не собирались упускать вытекающих из этого преимуществ, на которые сразу указал им Полифем. Вахты отменились сами собой. Дни и ночи сравнялись - и те, и другие проходили в пьянстве, драках и хмельном сне. Единственное, что совершалось исправно - это набеги на съестные припасы в главном трюме. Когда ветер менялся, кто-нибудь из матросов нехотя соглашался поправить передние паруса, но не более того. Эта сладкая истома не распространялась на кока и его юнгу, которым под угрозой рукоприкладства велено было продолжать работу.

Таким образом, день ото дня "Ариостатика" приобретала все более грязный и запущенный вид. Стоячий такелаж обвис. На палубе скопились отбросы. Когда со шканцев предложили провести уборку хотя бы в санитарных целях, кубрик отвечал гоготом. Еду в деревянных плошках передавали офицерам через поручень. Потом пустые плошки полоскались за бортом в ведре. К несчастью, погода способствовала этому безобразию. Половину времени стоял мертвый штиль, и лишь изредка слабый ветерок приносил с собой теплый дождь. "Верная подруга" исправно пожирала все, что выбрасывали с корабля. Маленький складной стульчик, который дон Рамон как-то в гневе швырнул за борт, она проглотила, даже не поперхнувшись.

Тем временем Антони и Хуан нянчились с братом Франсуа. В свалившихся на его голову обстоятельствах Антони чувствовал себя совершенно беспомощным. Капитан, естественно, не преминул обвинить его в развале дисциплины. Безопасно сидя на крышке люка, дон Рамон с развязным красноречием обличал губительность двоевластия. Антони признавал, что в бранных жалобах дона Рамона есть доля истины. Но видел он и другое: капитан рад переложить на чужие плечи ответственность за то, чему виной его собственная слабость. Была у дона Рамона еще одна занятная черта: облегчив душу, он довольно возвращался на шканцы и там, ничуть не смущаясь своей нелепой позицией, ухитрялся, как доказывали звуки у Антони над головой, приятно проводить время.

По ночам через палубные доски, составлявшие потолок больничной каюты брата Франсуа, доносилось слабое треньканье гитары, мягкая поступь Эль-Польо в каком-то языческом танце и высокие рулады дона Рамона. Эти лирические проявления кубрик приветствовал рукоплесканиями и выкриками, в которых ехидство неразрывно мешалось с подлинным одобрением. По этим-то выкрикам, вою и улюлюканью Антони угадывал подлинную мощь своего противника. Он понимал - хотя кубрик временно и чурается капитана, между ними сохраняются некие братские узы, дурное преклонение перед беззаботным и беззастенчивым разгулом непотребства.

Дон Рамон был и впрямь столь простодушен в своей испорченности, что тому, кто еще страдал от пережитков совести, оставалось только восхищаться и завидовать. Людей, желавших без помех предаваться собственным порокам, это устраивало. Антони чувствовал, что в любой критической ситуации кубрик будет против него на стороне капитана. Он начинал понимать, что дон Рамон не так прост.

Возможно, и поблажки команде на то время, пока "Ариостатика" лениво ползла к Африке через экваториальную штилевую полосу, были даны с умыслом. Дон Рамон ожидал со временем пожать плоды своей снисходительности. Теперь Антони понимал, почему владельцы доверили ему судно. Возможно, они, хорошо зная свое ремесло, справедливо рассудили, что невольничьим кораблем должен командовать человек, начисто лишенный каких-либо остатков щепетильности. В любом случае, когда Антони попытается настоять на своих законных правах, разброд в команде будет капитану на руку. Это Антони тревожило. Когда произойдет прямое столкновение - в пути или по прибытии в факторию Гальего - он не знал. Теперь все зависело от его смекалки. Он уже обезопасил себя от насильственного вторжения. Они с Хуаном ходили вооруженными, и Сольер с доном Рамоном это знали. Антони чувствовал, что ни тот, ни другой не станет рисковать своей драгоценной шкурой. Тем временем капитан и помощник играли на шканцах в карты, надеясь, что "желтый Джек" без хлопот избавит их от незваных гостей. Это была вторая причина, по которой "карантин" соблюдался так строго.

- И как вам теперь ваш временный арест? - ухмылялся сеньор Мария-Магдалена Сольер в открытый люк. - Он ведь может перейти в бессрочный. - Помощник пожимал плечами. Али-Бонго получил распоряжение пресекать возможные вылазки из каюты.

Ни у кого не вызывало сомнений, что уж брат Франсуа покинет корабль почти наверняка. Средств удержать его не было практически никаких. Болезнь развивалась своим неизбежным чередом. Антони дни и ночи просиживал у постели монаха, стараясь по мере сил облегчить его страдания. По сравнению с этим все, пережитое на "Вампаноаге", казалось сущей безделицей.