Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

Зарифленный фок чудом держался. Что еще удивительнее, Эль-Польо пробежал вперед и закрепил гик за ванты. Всем телом налегая на рукояти, Антони еле-еле удерживал корабль от желания выйти из ветра. Без марселя и кливеров сопротивление фока рулю было неимоверным. Двое фулахов сменили Антони у штурвала. Теперь он мог оглядеться.

Обернувшись, он увидел, что дон Рамон стоит, расставив ноги и сцепив руки за спиной, с таким видом, будто все это время спокойно отдавал Антони распоряжения. Так в глазах большинства матросов дон Рамон остался человеком, который спас корабль.

На мгновение Антони охватила ярость. Руки и ноги перестали слушаться. Желание пинками согнать маленького надутого лицемера с палубы чуть не взяло верх. Однако он решил, что сумеет обратить капитанскую хитрость себе на пользу.

Видя, что капитан на самом деле не знает, как поступить, Антони воспользовался его замешательством и чередуя тихие угрозы с громкими настойчивыми советами принудил и дальше следовать взятой на себя роли. Двух часов не прошло, а капитан Рамон Луль вопреки собственным намерениям вновь обнаружил себя во главе судна.

В этом Антони значительно помог Али-Бонго, который восстал из-под куриных клеток в шпигате, словно из мертвых, но с большим порезом на скуле. Окровавленное распухшее лицо было таким яростным, что одно могло творить чудеса. Пока было непонятно, смыло ли кого-нибудь за борт. Команда, во всяком случае, полагала, что такова участь Полифема. Без вожака матросы временно перешли в состояние упрямых, но растерянных баранов.

Под вдохновляющим фальцетом капитана, который по какой-то неясной им причине отдавал вполне разумные распоряжения, вытащили и закрепили новый кливер. Корабль немного успокоился и больше не порывался привестись к ветру. Извлекли топоры и расчистили бак от перепутанных тросов. Антони решился на это, невзирая на опасность, что орудия могут превратиться в оружие. С бака матросов погнали на ют. Даже помощник присоединился и руководил. "У приличного капитана из него мог бы выйти толк" - думал Антони. Подставили ветру небольшую часть грота, и гротовая команда без дальнейших возражений заняла места на шканцах. Буря, принеся с собой более насущные проблемы, вышибла из них страх перед заразой.

Шквал улегся быстро. К сумеркам "Ариостатика" уже скользила с крепким попутным ветром. Восстановили вахты. С теми, кто отказывался подчиняться, разговор был короток. Ворча и ругаясь, команда встала по местам, и остаток ночи соблюдался порядок. На заре разбудили дона Рамона. Это была последняя проверка. Хуан с пистолетом стоял за мачтой. Капитану пришлось отдать приказ к уборке. Кое-кто из матросов, оскорбленные до глубины души, удалились в кубрик. Фулахи в тюрбанах и с кофель-нагелями бросились следом и принялись дубасить по головам. Этого хватило.

К восходу солнца палубы "Ариостатики" были выдраены, ходовые концы тросов свернуты в бухты, медный нактоуз сиял. Корабль приблизился к тому идеалу, который Антони позаимствовал у Коллинза. Была бы еще краска! Потемневшая от времени "Ариостатика" вновь сделалась похожа на прогулочную яхту. "Свиная кровь, - сказал прыщавый француз, суеверно сплевывая на палубу и успокоенно глядя на плевок. - И это невольничье судно!"

Антони все утро просидел в каюте, как нельзя более довольный собой. За несколько часов смекалка и немного удачи помогли ему разрушить навязанную капитаном изоляцию и руками своего противника восстановить порядок на судне. Уставший злиться дон Рамон сидел напротив за столом. Бегство Эль-Польо в кубрик огорчило его до слез. Его любезный теперь жил и столовался с остальными матросами. Команда едва ли могла понять расстроенные чувства нервного щуплого капитана. Его пронзительный голос срывался. Ужасный сеньор Адверсо угрожал положить его на кровать, которую прежде занимал брат Франсуа. Мысль эта заставляла капитана цепенеть. Он готов был на все, лишь бы этого избежать. Но он готов был на все и для того, чтобы вернуть Эль-Польо. По закону мальчик был его рабом, но в действительности дон Рамон был рабом Эль-Польо. Страсть владела им до такой степени, что он не заботился уже ни о чем другом. Он согласился вновь взять командование в свои руки только затем, чтобы вернуть Польо. Никто другой в каюте об этом не догадывался. Никто, за исключением брата Франсуа.

Долгий и печальный опыт приучил брата Франсуа к людским страстям, и ни одна больше не составляла для него тайны. Ни преизбыток добра, ни преизбыток зла его больше не удивляли. Он болезненно-ясно понимал положение дел на "Ариостатике". Между несгибаемым молодым человеком, который, очевидно, отбросил свои идеалы и намеревается "делать дела" - какие дела, он, конечно, не знает сам - и доном Рамоном, одержимым одним противоестественным влечением, корабль, и души всех находящихся на нем, в опасности. Многих удивило бы, что брат Франсуа не делал большого различия между губительным влиянием упрямых человеческих устремлений. То, которым страдал Антони, могло в конечном счете повредить большему числу людей, чем то, которое одолевало дона Рамона. Но сам брат Франсуа был совершенно бессилен. Он слишком ослабел после болезни. Неспособный даже самостоятельно встать с кресла, он мог только сидеть и думать. О том, что ждет впереди, он пока не смел и помышлять. Начни он об этом думать, его сердце остановилось бы. Он сидел, разглядывая плещущий по ветру испанский флаг, который подняли еще в Гаване. Золото и кровь на этом стяге - цвета Распятия. Для него, верящего в Провидение, эти цвета означали сплетение неразделимых противоречий; глядя на них, он сидел безгласный и недвижный. Только собственный путь был ему ясен. Но путь этот озарялся таким яростным светом, что он выдерживал его, только закрыв глаза. Тело еще должно было спать.

В тот день к нему подошли и Антони, и капитан - Антони, чтобы помочь выздоравливающему устроиться поудобнее, дон Рамон, чтобы получить помощь от священника.

- Сын мой, - поблагодарив за вино, сказал брат Франсуа. - Вам не приходило в голову, что вы продешевили?

Антони отошел от него раздосадованный. Он не хотел об этом думать. Брат Франсуа очень опечалился.

Дон Рамон, походив кругами, решил наконец рискнуть телесным здоровьем ради спасения души и приблизиться к монаху. Когда тот заверил его, что опасность заразиться миновала, капитан опустился рядом на колени в тени лодки, за которой их обоих не было видно, исповедался и просил отпустить ему грехи. Брат Франсуа обещал, при условии, что тот отстанет от юнца. На эту жертву дон Рамон оказался неспособен. Он сказал об этом и расплакался. Брат Франсуа снова очень опечалился.

"Ариостатика" приближалась к Африке. Антони рассчитывал увидеть берег через несколько часов. В полночь шхуна заштилела.