Томас Рид - Жилище в пустыне [сборник]

Доплыв до середины реки и легко держась на прозрачной поверхности, мальчик вдруг почувствовал сильную боль, по-видимому, вызванную укусом какого-то животного; в течение минуты это ощущение повторилось несколько раз и было так мучительно, что Леон не мог удержаться от крика.

На его отчаянный вопль прибежали родители, решив, что он тонет или что на него напал крокодил. Увидав, что он изо всех сил плывет к берегу и не заметив никакого пресмыкающегося, они немного успокоились.

На все вопросы, градом посыпавшиеся на него, Леон мог только ответить:

– Что-то кусает меня.

Действительно, вода вокруг него окрасилась кровью, при виде которой мать в ужасе взмолилась:

– Спасите его! Спасите его скорее!

Дон Пабло и Гуапо прыгнули в воду и через несколько мгновений подхватили Леона на руки. На теле мальчика было десять-двенадцать кровоточивших ран. Их нанесли маленькие рыбки пепельно-серого цвета на спине и оранжевого на брюшке и плавниках. Целою стаею эти хищники, широко разинув рты, преследовали свою жертву и, заметив, что она ускользнула от них, накинулись на ее спасителей, впиваясь им в ноги; к счастью, дону Пабло и индейцу оставалось сделать только несколько взмахов, чтобы оказаться на берегу.

– Это рыба-людоед, – сказал разозленный не на шутку Гуапо. – Но будьте покойны, Леон, я скоро отомщу за вас.

Мальчика перенесли в дом и только тогда убедились, насколько серьезны были его раны. Во многих местах кожа была совершенно содрана, и, если бы Леон был не так близко от берега, его, быть может, не удалось бы спасти: такая масса рыб набросилась на него.

Не раз бывало, что люди, на которых они нападали посреди широкой реки, погибали, не будучи в силах благодаря потери крови добраться до суши. Эти свирепые маленькие карибы, как их называют, – потому что слово «кариб» не что иное, как искаженное каннибал, то есть людоед, – скрываются на дне реки, не вызывая ничьих подозрений. Но, как только одна из них заметит добычу, она устремляется к ней, и достаточно одной только капле крови показаться из раны, как вся прожорливая стая в одно мгновение всплывает наверх, и тогда горе несчастному созданию, в чье тело впиваются их треугольные зубы.

Раны Леона, хотя и причиняли ему сильные страдания, сами по себе не были опасны, если не считать потери крови. Впрочем, Гуапо, на все руки мастер, помог и в этом деле. На одной из мимоз, росших в нескольких шагах от дома, находились гнезда зеленых муравьев; муравьи эти строят их из пуха, собираемого на красивом деревце из породы черноустников. Гуапо знал, что эти гнезда служат прекрасным средством, останавливающим кровь; дону Пабло тоже было известно, что индейцы употребляют их с этой целью. Он даже слышал, что гнезда зеленых муравьев действуют вернее, чем гнезда муравьев кайенских, которые в большом количестве вывозят в Европу. Гуапо принес вскоре несколько таких гнезд; их приложили к ранам Леона, и они тотчас закрылись, так что пострадавшему оставалось только запастись немного терпением, чтобы выздороветь совершенно.

В тот же вечер происшествие в другом роде указало нашим друзьям на новую опасность, таившуюся в водах озера.

Поужинав, вся семья сидела перед домом, наслаждаясь вечерней прохладой. Мул, выпущенный на свободу, не нашел ничего лучшего, как отправиться к реке на водопой. Он уже вошел в воду по самое брюхо, как вдруг совершенно погрузился в нег и, вынырнув, стал напрягать последние силы, чтобы выбраться на берег. Он сильно фыркал, его ноздри широко раздувались, глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит. Наконец он выбрался на сушу, но зашатался и в страшных судорогах упал на землю.

Никто не знал, чем объяснить эту внезапную болезнь, за исключением Гуапо, который заметил под животным нечто вроде водяной змеи зеленоватого цвета, метра в полтора длиною и до двенадцати сантиметров толщины; это был большой электрический угорь, так называемый тембладор, или гимнот. Теперь все стало ясно. Гимнот, укрывшийся под животом мула, прижался к нему всем телом, вследствие чего электрический разряд был очень силен; мул скоро оправился от толчка, но после этого случая его невозможно было загнать в реку; ни ласками, ни ударами кнута нельзя было заставить его даже приблизиться к берегу – так сильно был он напуган всем происшедшим.

Гуапо подумал об опасности, которой он подвергался, несколько раз переправляясь вплавь через реку, и вспомнил про обещание, данное Леону: отомстить за него карибам.

Отправившись в лес, он вернулся с двумя большими пучками кореньев; мелко изрубив их, он выжал из них ядовитый сок, известный под именем барбаско, которым часто пользуются южноамериканские индейцы при ловле рыбы.

Гуапо знал, что достаточное количество этого сока может убить всех гимнотов, карибов и прочих обитателей реки. Поднявшись к месту, где она начинала расширяться, он бросил отраву в воду, которая мало-помалу приобрела мутно-белый цвет. Не успел еще барбаско опуститься на дно, как на поверхности реки уже появились мертвые рыбки. За ними всплыли более крупные, и среди них несколько гимнотов, а вскоре, к великой радости Леона, целые сотни карибов с их бронзовыми жабрами и золотистыми брюшками.

Но не одна только жажда мести руководила Гуапо: он думал о том, каким вкусным блюдом он угостит все семейство, и так как у него уже были заготовлены большие сети для рыбной ловли, то он воспользовался случаем и набрал полную корзину всяких рыб, в особенности карибов, так как мясо этих маленьких хищников удивительно вкусно и нежно.

Леон мог теперь рассмотреть вблизи гимнотов, которые вместе с жизнью потеряли способность испускать электричество. Таким образом, озеро было очищено от всех вредных рыб, которые до тех пор водились в нем в изобилии, и его уже можно было переплывать без всяких опасений.

Уплетая за обе щеки карибов, индеец и Леон в тот же вечер со смехом вспоминали о своих приключениях, и в особенности о страхе, от которого все еще не мог избавиться бедный мальчик.

Мы уже говорили, что дом дона Пабло был закончен и обставлен всем необходимым. В самом деле, если бы вы вошли в это жилище, вы увидали бы в нем плетенки, сделанные из пальмовых листьев, мешки из волокон буссу, наполненные шелковистым хлопком цеибы; хлопок этот предназначался для пряжи.

Вы нашли бы корзины всяких форм и размеров, сделанные из листьев пальмы, называемой иу, совсем не имеющей ствола; эти листья, длиной до четырех метров, растут прямо из земли.

Вы могли бы сесть здесь на пальмовые и бамбуковые стулья возле большого, красивого стола, покрытого, разумеется, не полотняной скатертью, но вполне заменяющими ее огромными шелковистыми листьями банана. В качестве посуды вам служили бы блюда, тарелки, чашки, бутылки, выделанные из особого рода тыквы, встречающейся только в этих краях. Вы увидели бы также сосуды, заостренные с одной стороны и похожие формой на лодку; это было не что иное, как околоцветники большой пальмы, называемой инага; она достигает тридцати четырех метров высоты, а перистые листья ее имеют в длину до семнадцати метров. Околоцветники этой пальмы так велики, что индейские женщины делают из них колыбели, в которых укладывают своих детей, древесина же ее так тверда и огнеупорна, что охотники выдалбливают из нее котелки, в которых варят пищу.