Эжен Шаветт - Сокровище мадам Дюбарри

При этом намеке граф опустил лорнет и сказал:

— Служба королю, господин граф…

— Простите, аббат, но я имел в виду не вас… господин Томассэн.

Аббат вздрогнул.

— Что это значит?

— Это значит, господин Монтескье, что нужно осмотрительнее выбирать место, когда хочешь заниматься известными работами, как, например, те, о которых вы говорили здесь полчаса назад.

— Но ведь хозяин гостиницы — наш человек, — изумленно проговорил аббат.

— Прекрасно. Но если у обитателя соседней комнаты возникнет желание, как, например, у меня, узнать, чем вы занимаетесь, он не только услышит, но даже и увидит все, что захочет.

— Каким образом?

— Через отверстие в стене. Оно настолько широкое, что я слышал и видел весь ваш разговор об адской машине.

К Монтескье вернулось хладнокровие.

— С чего вы решили, что я занимаюсь адской машиной? Я просто хотел поддержать этого бедного человека, талантливого инженера, но не сапоги же мне ему заказывать? Вот я и придумал подобную историю!

Молодой человек наклонился к аббату и медленно спросил его:

— Вы знаете, почему наши шуаны прозвали меня Собачьим Носом?

— Благодаря вашей редкостной способности делать правильные выводы.

— Это так.

— Ну так какая же связь может быть между мной и этим инженером?

— Вы действительно хотите узнать мое мнение?

Пьер встал и прошелся по комнате.

— Ну что ж, я думаю, что этот несчастный погибнет, принесенный в жертву вашим замыслам по той же причине, по которой вы сейчас наблюдаете за теми, кто пробирается в мадам Бонапарт…

При этих словах Монтескье вздрогнул.

— Я не понимаю, — сказал он холодно.

— Господин Монтескье, безусловно, между нами огромная разница, но мы оба посвятили себя одному делу — восстановить королевство на развалинах проклятой Республики. Вы прекрасно понимаете, что на этих развалинах может возвыситься только один человек. И это именно тот человек, за домом которого вы ведете наблюдение.

— Генерал Бонапарт? Но он в Египте. Англичане преградили ему путь к возвращению. Вы шутите, мои милый?

— Но здесь он оставил своих. Эта свора, жадная до добычи, любыми путями подготовит ему путь к власти. Вы угадали этого человека, господин аббат. Вы — хладнокровный игрок, вы рассчитали шанс на успех, а в случае провала вашей отчаянной ставкой станет жизнь Буланже.

— Итак, торжество Бонапарта кажется вам до того решенным, что вы даже не допускаете мысли, что наше дело может восторжествовать?

— Нет. Наше дело обречено. Мы умрем без пользы…

И закончил голосом, полным отчаяния:

— Мы умрем, мучаясь вопросом: достойны ли были нашей преданности те, кто послал нас на смерть?

Скрывая волнение, аббат тихо произнес:

— Не надо слишком отчаиваться, сын мой. Неопределенность не может продолжаться слишком долго. И мы уже приближаемся к конечной цели, нас отделяют от нее только несколько продажных…

Пьер вспомнил.

— Ах! Есть еще один, которого вы можете включить в свой список, он поручил передать вам, что готов продаться.

— Кто?

— Жозеф Фуше.

— Но в данное время он занимает не настолько высокий пост, чтобы быть полезным нам или навредить…

— Он рассчитывает стать министром полиции.

— Ну тогда мы и будем говорить с ним.

У Кожоля появилось предчувствие, что Монтескье совершил непоправимую ошибку.

— Мне кажется… у меня предчувствие… это ошибка. Нельзя отвергать этого человека.

— Но я не отвергающего, я просто выигрываю время. Он бесполезен без Барраса.

— Но когда же Баррас будет наш?

— В тот день, когда я отсчитаю ему шесть миллионов.

При этой цифре молодой человек вскочил.

— Да где же вы рассчитываете найти такую сумму? Уж не у принцев ли? Так они оставляют нас умирать с голоду…

Аббат покачал головой.

— Нет, тот, кто найдет мне эти деньги — один из наших друзей.

— И кто же это?

— Ивон Бералек.

Кожоль расхохотался.

— Он найдет! Республика до такой степени разграбила его родовые имения, что там жука не найдешь!

— Когда понадобится, Бералек найдет мне не шесть, а даже пятнадцать миллионов, так что я буду в состоянии заплатить Баррасу. Если только он захочет продать себя…

— Ну это он всегда захочет, — насмешливо произнес Пьер.

— Особенно, если вы приметесь за дело, которое Бералек сейчас продолжать не может.

— А именно?

— Вам придется включить в нашу игру женщину, которую вы называете Еленой.

— Можете рассчитывать на меня!

Монтескье встал.

— Пора, граф. Уже поздно. Надо подумать об отдыхе. Закройте окно и идите спать.

Аббат бросил последний взгляд на дом Бонапарта и тихо проговорил:

— У меня есть там шпион, завтра он мне расскажет обо всем, что происходило…

Он хотел уже идти, когда Пьер обратился к нему:

— Может, не следует вам выходить? Эта улица, такая пустынная днем, сейчас кажется заполненной тенями.

— Вероятно, это лакеи. Мадам Бонапарт на сегодня приглашала массу гостей, — сказал аббат, спускаясь по лестнице.

Кожоль слышал, как аббат спустился вниз и отворил ключом входную дверь.

«А огня-то у меня все-таки нет, — подумал граф. — И звать хозяина уже довольно поздно, два часа ночи. Ну да найду постель ощупью. Да и спать теперь как-то не хочется. Разговор с аббатом, не успокоил меня. Хочется веселья…»

Пьер отворил дверь в свою комнату.

Едва он вошел, как чьи-то сильные руки прямо-таки сковали его, а в рот ему быстро воткнули кляп.

Кожоль и опомниться не успел, как его связали по рукам и ногам, после чего его уложили на кровать и оставили в таком положении. Все это было проделано в полном молчании и темноте. Наконец кто-то зажег потайной фонарь и Кожоль смог оглядеться.

Мерцающий свет фонаря осветил неясные тени, снующие по комнате совершенно бесшумно, как будто они ступали босиком.

Опомнившись, Кожоль сообразил, что оставил окно открытым настежь, когда забирался в комнату аббата, и припомнил тени людей, сновавших по улице, принятых ими за лакеев.

Незнакомцы тем временем занимались упаковкой его вещей, которые они передавали потом в окно тем, кто был с другой стороны. Точно таким же образом были переданы и чемоданы Ивона, захваченные им из гостиницы «Страус».

«Однако, — размышлял Пьер, — адская машина, революционные заговоры, ночные нападения — вроде бы многовато для отеля, носящего название «Спокойствие». Особенно, видимо, здесь спокойны ночи, когда комнаты наполняются посторонними, похищающими постояльцев. Я хотел развлечений. Кажется, я их получил сполна!»

Наблюдая за своими чемоданами, отправляющимися через окно, Пьер размышлял:

«Политика тут, видимо, ни при чем. Я имею дело с шайкой ловких воров, которым снисходительность полицейского управления позволяет широко развернуть свое довольно прибыльное дело. Видимо, когда мошенники соберут все мои вещи, они спокойно удерут, оставив меня на кровати и предоставив возможность первому вошедшему распутывать меня».