Александр Дюма - Исповедь маркизы

Это было очень простодушно, и мне не в чем было его упрекнуть.

В то время как мой юный друг изливал душу, я услышала, как дверь моей комнаты оглушительно хлопнула — казалось, она едва не слетела с петель. И тут я вспомнила, что Ла Френе находился там, а также подумала о его страшной ревности.

— Ах! — вскричала я. — Нам суждено стать причиной несчастья… Ла Френе все слышал.

— Боже мой! Сударыня, я бегу к тетушке.

— Не вздумайте этого делать! Тут лечение окажется хуже болезни. Графиня и сама сумеет как-нибудь выкрутиться; она слишком умна, чтобы бояться этого болвана.

— Все равно, я волнуюсь.

— А я вам говорю, что незачем волноваться. Ваша тетушка отделается какими-нибудь словами, угрозами и сотрясанием воздуха, а потом все утихнет.

Молодой человек тотчас же ушел; тем не менее я не стала бы утверждать, что он не был слегка влюблен в свою тетушку, разумеется, сам того не ведая, ибо д’Аржанталь, знавшийся с девицами легких нравов и актрисами, сохранил редкостную чистоту чувств.

Позже я узнала от г-жи де Тансен, к каким ужасным последствиям привел этот разговор.

Госпожа де Тансен только что вернулась домой, когда появился г-н де Ла Френе. Его бледность и дрожащий голос предвещали грозу; дама к этому привыкла и не особенно испугалась. Она спокойно спросила, что с ним случилось.

Ла Френе опустился в первое попавшееся кресло и замер, словно лишившись чувств. Графиня подошла к нему и повторила вопрос.

При этих словах Ла Френе подскочил как ужаленный.

— Что со мной случилось, сударыня, что со мной случилось?!.. Вы еще смеете об этом спрашивать?

— Ну да, спрашиваю и всегда буду спрашивать. Вы сошли с ума либо заболели.

— Я не сумасшедший и не больной, сударыня!.. Я, наконец, прозрел. Я вас раскусил: я слышал признание из уст вашего пособника.

— Какого пособника?

— О! Что за бесстыдница! Какого пособника? Стало быть, у вас их много, раз вы спрашиваете у меня его имя?

Госпожа де Тансен расхохоталась:

— Это смешно, просто смешно, сударь, я не желаю больше ничего слушать и не отказываюсь от своих слов: определенно, вы сошли с ума.

Бедняга и в самом деле был не в своем уме, он это уже доказал, однако его припадок только начинался; Ла Френе разразился страшной бранью и внезапно, когда графиня этого не ожидала, остановился и потребовал свои карманные пистолеты, которые она у него одолжила.

— О, что касается этого, то я вам сейчас же их верну.

Госпожа де Тансен направилась к своему письменному столу, где она хранила пистолеты, и протянула их Ла Френе.

— Вы мне их отдаете? И не боитесь, что я ими воспользуюсь, сударыня? — продолжал ревнивец, вновь приходя в ярость.

— Против кого?

— Против вашего племянника, этого ничтожного д’Аржанталя: он посмел в вас влюбиться, а вы имеете подлость с ним встречаться.

Графиня еще больше расхохоталась:

— Ах! Мой племянник! Мой племянник! Значит, речь идет о моем племяннике? Вы хотите убить моего племянника? Право, это великолепно, мне не стоило ожидать ничего другого от вашей доброй души, от вашего здравого ума.

Ла Френе поднял пистолет, а г-жа де Тансен взяла другой, лежавший рядом, и тоже подняла его, но без враждебных намерений, ибо оружие не было заряжено.

— Ах, сударыня, я вижу, что вы собираетесь меня убить, как вы пытались убить господина де Носе. Вы отравили нескольких ваших любовников, которые не нравились кардиналу; меня едва не постигла та же участь, и я чудом избежал опасности; мне это говорили, а я не верил, но теперь у меня не осталось никаких сомнений.

Графиня насторожилась; к тому же она уже не впервые слышала подобное обвинение, и это вызывало у нее легкое беспокойство.

По вине злого рока несколько человек, обедавших в доме г-жи де Тансен, умерли на следующий день или через день; Дюбуа не доверял этим людям, и его не преминули обвинить в убийстве; в наше время отравления в моде: достаточно пустяка, чтобы вас в этом заподозрили и уличили.

Однако графиня не смутилась: она не перебивала Ла Френе и не оправдывалась. Она выслушала его до конца, а затем, решившись, заткнула ему рот поцелуями. Этот человек не мог устоять перед ее ласками и так обожал свою любовницу, что буквально терял от нее голову.

Она могла успокоить его одним словом, а затем им снова овладевала ревность, и он принимался отчаянно кричать.

Во всем этом мне особенно претит то, что графиня получала от любовника огромные суммы: до сорока — пятидесяти тысяч ливров единовременно. Эти деньги вряд ли были для нее: она не любила и не ценила золота; стало быть, оно предназначалось ее брату. Однако, с другой стороны, архиепископ (в ту пору г-н де Тансен уже был архиепископом Амбрёнским) ссужал ее деньгами, что подтверждает один вексель, копию которого я вам представлю. Это довольно темная сторона истории.

Когда запыхавшийся д’Аржанталь явился к своей тетушке, его отказались принять. Слуги, привыкшие к подобным сценам, никого не пускали в дом, когда они случались.

Все знали об этой любовной связи, о ней повсюду говорили, и Вольтер каждый день над этим смеялся. Вольтер бесподобно умел обезьянничать и передразнивал разъяренного Ла Френе. Им была даже написана стихотворная пародия на взбешенного Ореста, которую, очевидно, найдут среди бумаг философа после его смерти; он не стал публиковать эти стихи из уважения к милым ангелочкам д’Аржанталям.

На этом все кончилось, и в течение нескольких дней ничего больше не происходило.

Внезапно влюбленный пришел в ужасное уныние; он бродил в одиночестве, скрестив руки, по сумрачным аллеям Тюильри, что-то говорил вслух, жестикулировал, грозил кому-то кулаком и беседовал с невидимыми существами; это привлекло внимание садовников, не раз указывавших на этого чудака главному смотрителю, и тот не спускал с него глаз.

Когда Ла Френе встречался с графиней Александриной, он пересыпал свою речь такими фразами:

— Вы этого хотите? Это плохо кончится!

Либо:

— Вы любите его, несчастная!

— Кого именно? — спрашивала она.

— Ваше сердце скажет все за меня, мне незачем называть этого человека по имени.

Госпожа де Тансен жила тогда на улице Сент-Оноре, рядом с Пале-Роялем.

Однажды вечером Ла Френе явился к своей любовнице довольно поздно; дело было в апреле; стояла чудесная погода, и было не по сезону тепло.

Он предложил отправиться с ним на следующий день в Пре-Сен-Жерве собирать фиалки и любоваться сиренью.

— Нет, — ответила графиня, — я не люблю ездить за город в это время года: там холодно и нет ни цветов, ни плодов; даже негде посидеть: мох и трава еще не выросли. Не говорите мне о вашей сельской идиллии раньше мая.

— Вы не желаете?

— Нет.