Александр Дюма - Исповедь маркизы

— Вы заняты чем-то другим?

— Вовсе нет.

— Вы кого-то ждете?

— Никого.

— Стало быть, я могу прийти?

— Как вам будет угодно.

— В таком случае, я приду, не сомневайтесь.

— Приходите.

— Только не забудьте своих слов, графиня. Я вернусь, я заеду за вами, если будет хорошая погода.

— Не стоит себя утруждать. Я никуда не поеду.

— Выслушайте меня до конца. Я заеду за вами и, если вы снова откажетесь, что ж… что ж… вы увидите, к чему это приведет.

— К очередной сцене и какой-нибудь угрозе!

— Повторяю: вы увидите. Прощайте!

Ла Френе ушел, и г-жа де Тансен не стала его удерживать: он ей надоел. Вечером пожаловали завсегдатаи дома; все блистали умом и изо все сил веселились; Фонтенель, как и другие, был великолепен.

Ла Френе вошел молча; он небрежно поздоровался с графиней и забился в угол. На него не обратили внимания; между д’Аржанталем и старым автором «Миров» возник забавный спор. Их словесная перепалка продолжалась в течение часа.

Госпожа де Тансен с удовольствием слушала спорщиков.

И тут Ла Френе пробился сквозь теснившихся гостей (я была там и все видела), подошел к своей любовнице и произнес неподражаемым тоном:

— Назначьте же цену, сударыня; эти господа ломают копья из-за вас.

Все смотрели на этого человека и ничего не понимали, а затем вспомнили, в чем дело. Минуту спустя кто-то упомянул имя графа де Носе; Ла Френе спросил этого человека:

— Он по-прежнему серьезно болен, не так ли?

— Простите, сударь, он превосходно себя чувствует.

— Не может быть, он должен был умереть!

Все рассмеялись.

— Смейтесь, смейтесь, — продолжал безумец, — хорошо смеется тот, кто смеется последним.

После скромного ужина, которым угостила нас графиня, гости стали расходиться; Ла Френе подал мне руку и проводил меня до кареты.

— Прощайте, сударыня, — сказал он мне на прощание. — Я думаю, что не скоро вас увижу.

— Вы уезжаете?

— Да, уезжаю.

— Надолго?

— В дальний путь, который предстоит всем нам.

— Ах! Боже мой! Вы опять за свое!

— Сударыня, сегодня утром я получил смертельный удар, а вечером еще один; я ранен дважды, и вы увидите, что за этим последует. Не приезжайте завтра в этот дом; это предупреждение — последнее свидетельство моего расположения к вам.

— Напротив, я приеду.

— В таком случае пеняйте только на себя. Прощайте!

Ла Френе ушел, даже не поклонившись.

Я вернулась домой и больше о нем не думала.

На следующий день я решила поговорить об этом с графиней и посмеяться вместе с ней. Ко мне приехали гости, я была занята; у меня самой было множество забот и неприятностей. Возможно, если бы мне удалось осуществить тогда задуманное, несчастья бы не случилось.

Госпожа де Тансен была одна; стояла дивная погода, как и накануне. Пон-де-Вель и его мать приехали рано; они направлялись в Мёдон, к г-же де Коэткен, и г-жа де Тансен отказалась их сопровождать; она поневоле пребывала в волнении из-за этого безумца.

Он появился приблизительно в два часа, еще более мрачный и нелюдимый, чем обычно.

— Сударыня, — заявил он, — вам угодно поехать сегодня в Пре-Сен-Жерве?

— Нет, как и вчера.

— Значит, вы меня не любите. Я был в этом уверен и не могу больше сомневаться, поэтому я принял решение.

— Какое?

— Вы сейчас узнаете, сударыня, но прежде знайте, что я принял некоторые меры предосторожности, и вся вина ляжет на вас.

С этими словами он достал из кармана какой-то предмет.

Ла Френе держал в руках пистолет, на этот раз полностью заряженный и готовый к выстрелу. Это не вызвало у г-жи де Тансен беспокойства; она отнеслась к этому как к очередной нелепой выходке.

— Посмотрите-ка, — продолжал безумец, — это мое освобождение. У меня только один пистолет; если бы я взял и другой, то не смог бы удержаться от искушения забрать вас с собой.

— Благодарю вас, мне и здесь хорошо.

— Скоро вам не будет здесь так уж хорошо, ибо вы сейчас увидите печальное зрелище. Прощайте, неблагодарная, злая, коварная женщина! Прощайте! Вы меня погубили; вы сделали меня несчастным, и я уже не в силах бороться с этим злым роком. Будьте вы прокляты со своими любовниками, с вашим братом и всеми, кого вы любите!

Произнеся эти слова, Ла Френе приложил пистолет ко лбу и, прежде чем г-жа де Тансен догадалась, что на этот раз он не шутит, застрелился, забрызгав ее кровью.

Невозможно передать, что тут началось. Эта бессердечная особа, никогда не любившая несчастного безумца, эта женщина, прежде всего стремившаяся устранить из своей жизни затруднения и помехи, тотчас же подумала о неприятностях, которые должна была повлечь за собой ужасная катастрофа. Сначала она удивилась и испугалась, а потом стала волноваться за себя; что касается горя и сожалений, то их не было вовсе. Возможно, она даже была рада избавиться от этого ревнивца, и ей лишь не нравилось, как это случилось.

Госпожа де Тансен долго сидела бы на том же месте, в том же состоянии и смотрела бы на труп, не видя его, если бы слуги, встревоженные выстрелом и знавшие о постоянных приступах бешенства Ла Френе, не прибежали на шум. Они были потрясены этим зрелищем; глядя на свою госпожу, столь же неподвижную, как и любовник, они решили, что она тоже мертва, и принялись страшно кричать.

За несколько минут комната заполнилась до отказа; жители многолюдного квартала тотчас же переполошились и отправились за представителями правосудия, которые не заставили себя долго просить и поспешили на место происшествия.

Последовали изумленные возгласы, слезы и вопросы; обезображенное тело решили унести; подавленную графиню, которая была не в состоянии двигаться, попытались поднять и переодеть, чтобы скрыть страшные следы трагедии; женщину засыпали вопросами, жалели и осуждали; она ничего не отвечала, не оправдывалась и не давала никаких разъяснений; она превратилась в неподвижную безвольную куклу. Ее окружали солдаты, простолюдины и окрестные сплетницы; от соприкосновения с этим сбродом, от тошнотворного запаха крови и столпотворения в маленькой тесной комнате, от волнения, страха и от всего пережитого ей стало плохо, и она упала в обморок.

Я все принимаю близко к сердцу, по крайней мере физическому сердцу, и во мне все восстает, когда я становлюсь свидетелем чего-то непривычного; что касается г-жи де Тансен, то я не знаю, что она испытывала, и не хочу, чтобы меня обвиняли во лжи.

К счастью, наперсница графини, видя, что та оказалась в беде одна, сообразила послать за архиепископом, а также за г-жой де Ферриоль. Я была в ее доме, и мы поспешили на зов.

Проживи я хоть сто лет — а кругом все утверждают, что столько я проживу, — мне не забыть тогдашнего зрелища. Очевидно, у г-жи де Тансен были недруги среди этого сброда; чернь отказывалась уходить и вопила, что надо немедленно доставить графиню в Шатле, так как она убила человека. Некоторые ее защищали, и, хотя это кажется невероятным, даже невозможным, я вынуждена признать, что защитники были в меньшинстве.