Александр Дюма - Исповедь маркизы

Приход архиепископа успокоил или, скорее, немного осадил распоясавшихся простолюдинов. Крикуны умолкли, но их взгляды говорили и предвещали грозу. Я не чувствую себя уверенно, находясь лицом к лицу с толпой, и мне хотелось уйти от нее подальше, однако я сохраняла присутствие духа.

— Что это? В чем дело? — надменным тоном осведомился г-н де Тансен. — Что значат эти крики? В доме случилось несчастье; проявляйте к этому уважение и уходите.

Люди не двигались с места.

— Мне придется позвать на помощь, слышите? Госпожа де Тансен должна оправиться от этого страшного потрясения, не тревожьте ее покой. Один безумец, которого эта добродетельная особа отвергла, лишил себя жизни у ее ног; это повод для скорби, а не для бесчинства.

Несмотря на драматичный момент, при словах добродетельная особа изо всех уголков комнаты послышались оглушительные взрывы смеха.

Господин де Тансен почти растерялся, но не показал вида.

Полицейские чиновники приступили к выносу трупа; толпа последовала за ними, но остановилась перед домом и стала пополняться за счет прохожих; в квартале поднялся ропот. Раздавались угрозы в адрес графини и ее семьи. Было слышно даже, как кто-то громко сказал:

— Это у б и й ц а, но ей ничего не будет, ведь она графиня и бывшая любовница старой акулы Дюбуа. Ах! Если бы такое случилось с кем-нибудь из нас! На Гревской площади не хватило бы виселиц, а у палача — веревок.

Это началось уже тогда, а что было потом! Каких успехов в умничании достиг наш народ благодаря господам философам; вскоре он вообще не захочет, чтобы им управляли. Совершенно очевидно, что, если Бог решительно не вмешается, монархия обречена.

Мы очень долго сидели у графини и держали что-то вроде совета.

— Нельзя терять ни минуты, — говорила г-жа де Ферриоль. — Брат мой, начинайте действовать со своей стороны, и я тоже буду действовать. Я разыщу маршала и направлю его к господину герцогу; важно, чтобы мы первыми сообщили ему о случившемся, до того как он узнает об этом от других; клевета распространяется так быстро!

— А я, — прибавил д’Аржанталь, — побегу к госпоже де При: в нынешних условиях надо привлечь ее на нашу сторону.

— Ну а я не знаю, что мне делать, — произнес архиепископ. — Сестра! Моя бедная сестра! Какое страшное горе!

— Не время причитать, — сказала я, — позвольте вам это заметить. Если я могу чем-нибудь помочь, не оставляйте меня в стороне.

Меня послали к герцогу де Люину, от которого я получила любопытную отповедь:

— Если бы вы не знались с этими людьми, сударыня, то не нажили бы себе подобных неприятностей и вам не пришлось бы хлопотать за эту мошенницу и беглую монахиню. Мы с госпожой де Люин уже давно перестали делать вам замечания, однако не станем ни во что вмешиваться ни ради вас, ни ради ваших друзей. Вы могли бы вместе с нами посещать приличное общество, как велит ваше происхождение; вы же предпочитаете знаться с этими фиглярами, тогда это ваши заботы, и мне вас не жаль.

Вот какое милосердие и терпимость проявлял мой благочестивый дядюшка. Моя тетушка была добрее, она не стала бы так меня бранить. Она продолжала со мной встречаться и помогала мне до самой своей смерти, за что я была ей очень признательна.

Прежде всего королевские чиновники стали рыться в бумагах Ла Френе; сначала они нашли там письмо, адресованное архиепископу; это послание фигурирует среди документов дела, и я привожу его ниже; можно подумать, что это написал сапожник; для такой умной женщины то был странный любовник.

«Сударь, мне очень досадно умирать, не имея возможности вернуть Вам долг. Я приложил крайние усилия, чтобы заплатить Вам то, что я заплатил. В моей несостоятельности виновата Ваша сестра. Прожив со мной в любовной связи три года на глазах своих слуг и у Вас на виду, эта особа завладела всеми моими деньгами; злоупотребив доверием, которое я ей оказал, переведя свои средства на ее имя, она жестоким образом обрекла меня на неминуемую гибель. Если Вы хотите избежать Божьей кары, отправьте ее обратно в монастырь, из которого она, конечно же, вышла незаконным путем».

Рядом с этим весьма странным и бессвязным письмом лежало завещание, в котором говорилось совершенно обратное. Вот начало этого документа; я не стану рассказывать о том, что связано с наследственными делами, в которых никто никогда не мог разобраться.

«В связи с давними предупреждениями и угрозами со стороны г-жи де Тансен убить меня или подослать ко мне убийцу, каковые, по моему мнению, она собиралась привести в исполнение несколько дней тому назад, судя по тому, что она позаимствовала у меня один из карманных пистолетов, который я бестрепетно ей отдал, а также вследствие того, что, как мне доподлинно известно, она приложила руку к убийству г-на де Носе, и по своему характеру способна на самые тяжкие преступления, я решил, что такая мера предосторожности как составление нижеизложенного завещания, является весьма своевременной».

Далее Ла Френе писал:

«Эта подлая тварь — такое чудовище, что воспоминание о ней повергает меня в трепет. Всеобщее презрение, гнусные наветы, издевательства — все это не в состоянии выразить и половину того, что мне довелось пережить. Ее лютая ненависть ко мне проистекает из того, что год назад я уличил ее в неверности, когда она изменяла мне со своим старым любовником Фонтенелем, а также из того, что позднее мне стало известно о ее любовной связи с ее племянником д’Аржанталем…

Я заканчиваю, требуя справедливости у господина герцога и господина хранителя печатей; они не должны допустить, чтобы эта несчастная продолжала вести свою постыдную жизнь. В свое время она вступила в монастырь Монфлёри, расположенный подле Гренобля; они должны заставить ее туда вернуться, дабы она искупила там свои грехи».

Ясно, что после подобных улик нельзя было отмахнуться от происшедшего, и пришлось продолжать судебное дело.

Прежде чем маршал и г-н де Тансен успели вмешаться, графиню арестовали в собственном доме, у нас на глазах. Я удалилась, а д’Аржанталь решил сопровождать свою тетушку, и ему не посмели в этом отказать. Задержанную еще не изобличили, ее только обвиняли и потому не могли обращаться с ней со всей строгостью. Уголовный судья ждал ее в Шатле, куда доставили труп Ла Френе.

Графиню ввели прямо в зал, где он находился; она ни о чем не подозревала и, увидев тело, дико закричала, а затем упала в обморок прямо на руках у своего племянника, обозвавшего судей варварами.

Ее привели в чувство, принесли для нее кресло и проявили к ней некоторое уважение, но не убрали с ее глаз жуткий труп. Она провела перед ним четыре часа подряд. Госпожу де Тансен допрашивали по-всякому, ей задавали самые дотошные вопросы о ее прошлой жизни; ее даже спросили, сколько у нее было любовников и правда ли, как утверждал Ла Френе, что она состояла в близких отношениях с Фонтенелем и присутствовавшим в зале племянником.