Александр Дюма - Исповедь маркизы

Я ответила, что графиня совершенно права, и я с ней полностью согласна.

— Вы знакомы с господином регентом, сударыня? Вы ведь часто встречали его у госпожи де Парабер; по-моему, вы мне это говорили.

— В самом деле, сударыня, я имела честь несколько раз его видеть… О Боже! Какая скверная дорога!

— Боже мой! У меня на лбу шишка! — вскричал аббат, поворачиваясь к нам.

Так продолжалось всю дорогу. Я веселилась от души. Наконец, мы приехали.

Это было очаровательно! Я пришла в восторг от того, что видела: от окружавшей нас роскоши и великолепия, от этих садов Армиды. Подобным зрелищем можно было любоваться целый день.

— Монсеньеру было бы хорошо здесь поселиться, — заявил аббат, глядя на бесконечных амуров и венер, которых он принимал за мадонн и ангелов.

Графиня Александрина смеялась над нами до слез, а я тем более. Мы забавлялись, объясняя чудаку, что представлял собой этот дом и с какой целью он был построен, и наш спутник изумленно восклицал:

— Возможно ли это, о Господи! Неужели на свете есть такие порочные люди?!

Самое интересное, что, несмотря на свой почтенный сан, аббат, столько лет вращавшийся в не очень почтенном обществе, оставался чистосердечным человеком; он искренне верил, что все люди столь же добродетельны и непорочны, как он сам; впрочем, этот праведник спал чуть ли не полдня и всю ночь. Госпожа де Тансен говорила:

— Бедняга так глуп, что я готова поручиться даже за его сны!

Ближе к вечеру мы спустились к шатру и заказали легкую трапезу. Трактирщик, заплатив привратнику, арендовал красивую беседку и обслуживал там клиентов, представлявшихся ему надежными. Наш облик, экипаж, фиолетовые чулки и белые брыжи архиепископа показались ему достойными доверия. Хозяин быстро приготовил превосходное угощение, даже вина были сносными — словом, там можно было неплохо поужинать, даже лучше, чем в некоторых парижских заведениях.

Мы уже собирались уезжать, как вдруг увидели приближающихся к нам двух молодых кавалеров, на одном из которых был мундир французских гвардейцев. Они весело смеялись и, похоже, старались превзойти друг друга в учтивости.

— После вас, шевалье.

— После вас, маркиз.

— Разумеется, я не пойду первым.

— Я тоже.

— И все же надо решиться.

— Нуда, я понимаю, это крайне необходимо.

— Какие веселые господа, — заметил архиепископ, — можно подумать, что они в обиде на нас.

— Возможно, — надменно промолвила г-жа де Тансен.

— Очевидно, они не решаются подойти; надо уладить с ними отношения, — продолжал его преосвященство. —

Аббат, ступайте к этим господам и спросите от моего имени, с кем вы имеете честь говорить и чем мы можем им помочь.

Аббат ушел. Я не в силах описать его походку: он напоминал павлина, насаженного на кол.

Ряса и воротник священника смотрелись на нем как на чучеле, и он выглядел так странно, что, увидев его, молодые люди разразились гомерическим хохотом, долетевшим до нашей беседки.

— Сударь, — произнес аббат, приблизившись к незнакомцам и трижды поклонившись им, — не могли бы вы мне сообщить, кто этот господин, а вы, сударь, будьте так любезны, познакомьте меня с тем господином. Я пришел по поручению его преосвященства монсеньера архиепископа Амбрёнского.

Аббат был настолько глуп, что они приняли его за остроумного человека (достичь подобной глупости было невозможно, по крайней мере нарочно).

Молодые люди отвечали ему, сложив руки, словно капуцины, и употребляя его же обороты речи.

— Тот господин, — начал один, — это шевалье ле Бельвю.

— А этот господин, — продолжал другой, — маркиз де Мёз.

— Чем могу служить его преосвященству? — осведомился первый.

— Его преосвященство просил узнать, с кем я имею честь говорить, а также, что он может сделать, чтобы доставить вам удовольствие.

— Его преосвященство может рассчитывать с нашей стороны на благодарность столь же значительную, сколь значительна роль, какую играет желудок в жизни человека: мы умираем с голода.

— Вот трактир.

— Безусловно, но в этом трактире уже не осталось ни кусочка хлеба, ни капли бульона, ни крылышка жаворонка.

— Не понимаю…

— Как! Разве вы не видите на столе его преосвященства этого превосходного каплуна, еще наполовину целого, этой задней бараньей ножки, этого блюда жареных мозгов и еще каких-то яств, при виде которых у нас уже слюнки текут?

— Значит, вы хотите есть?

— Еще бы! Нам больше ничего не нужно.

Аббат снова поклонился им и вернулся к нам. Я все слышала и уже попросила архиепископа позвать офицеров. Аббат шел очень медленно; я была молодой, ветреной, нетерпеливой и бросилась к двери.

— Господа! — воскликнула я. — Его высокопреосвященство архиепископ Амбрёнский и его сестра графиня Александрина де Тансен приглашают вас присоединиться к этой трапезе и угостят вас с большим удовольствием.

— А прекрасная посланница? — спросил маркиз де Мёз, оживившийся при первых же моих словах.

— Это госпожа маркиза дю Деффан, — вставил аббат, впервые в своей жизни сказавший что-то кстати.

Нас необычайно любезно поблагодарили; эти господа приняли приглашение и без всяких церемоний сели за стол.

В первые четверть часа офицеры непрерывно ели.

Затем они стали отрывать свои взгляды от еды; маркиз де Мёз посмотрел на меня, и я тоже на него посмотрела; этот маркиз де Мёз был очень красивый молодой человек; мы отнюдь не покраснели — в эпоху Регентства люди никогда не краснели.

Шевалье де Бельвю инстинктивно повернулся к г-же де Тансен; и он, и она были умными, хитрыми и, более того, даже злыми людьми.

Ответив на первые довольно пустые вопросы архиепископа, г-н де Мёз обратился ко мне со столь же незначительными словами, однако теперь все звучало иначе, и мои ответы тоже. Мы говорили о доме, о саде, о посещавших это место людях и о вероятных покупателях.

— Это будет танцовщица.

— Это будет финансист.

— Это будет вельможа.

— А что бы вы сказали, господа, если бы дом купил архиепископ?

— Ах! Я бы сказал, ваше высокопреосвященство, что лишь один архиепископ во Франции настолько умен, чтобы не выглядеть посмешищем в бывшем храме Венеры.

— Позвольте, сударь, мы изгоняем бесов.

— Некоторых бесов ничто не берет, ваше высокопреосвященство.

— Вы полагаете?

— Да, это бесы женского пола. Сам Люцифер не смог бы с ними справиться.

Продолжая говорить и есть, маркиз не сводил с меня глаз; я это видела, но притворялась, будто ничего не замечаю, а он не дал себя провести. Темнело; стояла такая дивная пора, когда даже отверженные чувствуют себя счастливыми; мы так приятно беседовали среди цветов, наслаждаясь их ароматом и сидя на берегу водоема, что никому не хотелось уходить.