Крис Хамфрис - Армагеддон. 1453

Бо́льшая часть вражеского флота уже вошла в зыбь и сушила весла. Вперед шла только одна, самая большая из трирем; весла с обеих сторон поднимались и падали, как механические крылья, большой кос-барабан держал ритм – он и человек, который шагал по гистодоку , бежавшему вдоль всей длины корабля, как вскрытый позвоночник, и выкрикивал команды. Человек держал в руке длинный кнут, сейчас свернутый, и Григорий скривился от воспоминаний. Шесть месяцев каторги галерным рабом, прежде чем ему удалось бежать, – и оставшиеся по всей спине рубцы, похожие на белых червей.

– Он ждет, что я остановлюсь?

Бастони указал на высокого мужчину на приподнятой носовой палубе триремы, превосходно одетого, в полном доспехе и большом шлеме, украшенном плюмажем из павлиньих перьев.

– Нет, – ответил Григорий. – Но он позаботится, чтобы мы его услышали.

Он посмотрел налево. Там шла еще одна генуэзская каракка. Справа, ближе к ним, шло греческое судно – транспорт, набитый зерном из Сицилии. Судно было шире каракки, борта ниже, но оно все равно возвышалось над любой вражеской триремой. Григорий мало разбирался в морском деле и мог только восхищаться мастерством генуэзцев, с которым они умеряли ход своих кораблей, подстраиваясь под более медленное судно. Их сила заключалась в единстве, это было понятно всем. Кроме того, зерно в трюмах транспорта могло спасти город, которому они стремились помочь, от голода.

Когда Григорий посмотрел обратно, расстояние еще раз сократилось вдвое. У турок тоже были опытные моряки. Кос-барабан испустил еще один могучий гул. Человек на гистодоке щелкнул кнутом, и все весла правого борта триремы взлетели в воздух. В ту же минуту трое мужчин сильно надавили на румпель. На мгновение корабль почти остановился и накренился так, что гребцы со своих скамей могли бы окунуть руки в воду. Но прозвучала новая команда, весла левого борта ударили по воде, трирема развернулась и выпрямилась. Когда генуэзское судно с раздутыми парусами прошло мимо, барабан начал отбивать тройной ритм, и весельный корабль скакнул вперед, опередив каракку шагов на пятьдесят.

– Чистый выстрел, хоть и хитрый, – сказал Григорий, ставя ногу в стремя арбалета. – Пристрелить его?

Бастони покачал головой:

– Убьешь одного содомита, да и только. Давай послушаем, что он хочет сказать.

Турецкий командир поднял рупор:

– Эй вы, генуэзцы! Я – Балтоглу-бей, капудан-паша флота султана. Что вам здесь нужно?

Григорий перевел. Бастони кивнул:

– Скажи ему, если это его дело, что мы везем товары в город.

– В какой город? – уточнил Григорий. – В Галату или Константинополь?

Бастони улыбнулся.

– А вот это точно не его дело.

Григорий передал краткий ответ. Балтоглу заревел:

– Это запрещено! Вы пустите нас к себе на борт, и мы отведем вас к султану. Там вы можете встретить милосердие. Но если вы откажетесь, от меня вы его не увидите. Откажитесь – и вы все умрете. Некоторые быстро, остальные медленно.

Григорий покачал головой.

– У него ужасный болгарский акцент. Очередной отступник. Но все равно, послание ясно: сдавайтесь или умрите. Медленно.

Бастони кивнул:

– Скажи ему, пусть вставит себе кое-куда это павлинье перо и покрутит как следует.

Перевести эту фразу было сложно, но Григорий знал лучший ответ. Отбросив рупор, он поставил ногу в стремя, натянул тетиву, выхватил из колчана два болта – один в паз, другой в зубы – поднял оружие, быстро прицелился и нажал на спуск. Учитывая расстояние, волнение моря и порывы ветра, выстрел навскидку был неплох. Болт перебил одно из перьев, а ветер позаботился, чтобы турок не смог воспользоваться им для предложенного развлечения. Балтоглу с ревом исчез за фальшбортом как раз в тот момент, когда шеренга генуэзских арбалетчиков поднялась и дала залп. На полпути между кораблями арбалетные болты разминулись со стрелами, выпущенными турецкими лучниками.

– Думаю, он понял, – заметил Григорий, присев и вставляя в паз новый болт.

Но Бастони не слышал его. Стрела отскочила от его шлема, он схватился за забрало и, опуская его, крикнул:

– Тараньте этих мерзавцев!

Бой начался.

Поначалу все шло слишком легко.

Каждый ярд заполнял холст, каждый парус раздувался, как младенец в животе, торопящийся наружу. Ветер, который пронес их мимо Хиоса, нес их и сейчас, и капитаны трирем, бирем и фуст, опоздавшие убраться с их пути, вскоре должны были припомнить, умеют ли они плавать. Ряды весел ломались, когда каракки проходили рядом; высокие и прочные дубовые носы генуэзцев боронили турецкие корабли, как комья земли в поле. Большинству удалось отвернуть и уйти от стремительной гибели, но некоторые остались на пути тяжелых каракк, и теперь весла сносили рабов со скамей на палубу, а надсмотрщики безуспешно пытались навести порядок проклятиями и ударами кнутов.

Однако их было много, оказавшихся дальше от генуэзцев, более удачливых, опытных и предупрежденных судьбой своих соотечественников, тех, кто смог уклониться, а потом повернуть и погнаться следом. Самые быстрые – кос-барабаны отбивали тройной ритм, весла, как безумные, взлетали над водой – могли какое-то время держаться вровень с каракками, и рулевые подводили их вплотную. Люди закручивали и бросали абордажные крюки, и некоторые впивались в дерево высоких бортов. Но едва один вцепился – и даже Григорий на мгновение почувствовал слабый рывок, – как рядом оказался матрос с топором, крюк был срублен, и судно вновь помчалось вперед, как гончая, спущенная с поводка.

Укрывшись за фальшбортом, Григорий смотрел, как моряки делают свое дело. Хотя рядом падали стрелы, он не отвечал. В качке анафора прицелиться трудно, чтобы болт нашел свою цель, враг должен быть на редкость неудачлив. У Григория осталось девятнадцать болтов, и он хотел найти для каждого стоящую цель.

И тут случай представился. Упал новый крюк, моряк вскинул топор, но следом прогремел взрыв, заглушивший барабан. Моряк качнулся – ему оторвало половину лица.

– Орудие! – заорал Бастони, появившись рядом. – Что они делают в морском бою?

Подбежали другие моряки, подобрать раненого товарища, ударить еще; крюк срубили. Но в доски вцепилось еще больше, а когда от фальшборта полетели щепки – громыхнул новый выстрел, – Григорий заметил, что рвение моряков поумерилось. Он рискнул выглянуть. На палубе биремы мужчины заряжали кулеврину. Григорий дождался, пока палуба под ногами не встанет устойчивее, когда судно поднимется на гребень волны. Потом поднял арбалет, вдохнул, выдохнул.

Он целился в грудь. Судя по тому, как стрелок внезапно согнулся вдвое, стрела ударила куда-то в бедро. Кулеврина упала на палубу и выстрелила. Григорий нырнул обратно и смотрел, как моряки срубают оставшиеся крюки. Судно вновь рванулось вперед и, быстро глянув влево, Григорий увидел, что остальные суда тоже освободились. Бо́льшая часть турецкого флота уже была пройдена. Несколько меньших фуст отчаянно гребли, торопясь убраться с дороги. Он посмотрел вверх и увидел развалины древнего Акрополя, увенчанные более поздней колокольней церкви Святого Деметрия.