Александр Дюма - Три мушкетера. Роман

И Атос залпом проглотил стакан вина, который держал в руке.

- Какой ужас! - вскричал д'Артаньян. - Этого не может быть!

- Это правда, дорогой мой. Ангел оказался демоном. Бедная девушка была воровкой.

- Что же сделал граф?

- Граф был полновластным господином на своей земле и имел право казнить и миловать своих подданных. Он совершенно разорвал платье на графине, связал ей руки за спиной и повесил её на дереве.

- О боже, Атос! Да ведь это убийство! - вскричал д'Артаньян.

- Да, всего лишь убийство… - сказал Атос, бледный как смерть. - Но что это? Кажется, у меня кончилось вино…

И, схватив последнюю бутылку, Атос поднёс горлышко к губам и выпил её залпом, словно это был обыкновенный стакан. Потом он опустил голову на руки. Д'Артаньян в ужасе стоял перед ним.

- Это навсегда отвратило меня от красивых, поэтических и влюблённых женщин, - сказал Атос, выпрямившись и, видимо, не собираясь заканчивать притчу о графе. - Желаю и вам того же. Выпьем!

- Так она умерла? - пробормотал д'Артаньян.

- Ещё бы! - сказал Атос. - Давайте же ваш стакан… Ветчины, бездельник! - крикнул он. - Мы не в состоянии больше пить!

- А её брат? - робко спросил д'Артаньян.

- Брат? - повторил Атос.

- Да, священник.

- Ах, священник! Я хотел распорядиться, чтобы и его повесили, но он предупредил меня и успел покинуть свой приход.

- И вы так и не узнали, кто был этот негодяй?

- Очевидно, первый возлюбленный красотки и её соучастник, достойный человек, который и священником прикинулся, должно быть, только для того, чтобы выдать замуж свою любовницу и обеспечить её судьбу. Надеюсь, что его четвертовали.

- О боже мой, боже! - произнёс д'Артаньян, потрясённый страшным рассказом.

- Что же вы не едите ветчины, д'Артаньян? Она восхитительна, - сказал Атос, отрезая кусок и кладя его на тарелку молодого человека. - Какая жалость, что в погребе не было хотя бы четырёх таких окороков! Я бы выпил на пятьдесят бутылок больше.

Д'Артаньян не в силах был продолжать этот разговор: он чувствовал, что сходит с ума. Он уронил голову на руки и притворился, будто спит.

- Разучилась пить молодёжь, - сказал Атос, глядя на него с сожалением, - а ведь этот ещё из лучших!

Д'Артаньян был потрясён страшным рассказом Атоса, однако многое было ещё неясно ему в этом полупризнании. Прежде всего, оно было сделано человеком совершенно пьяным человеку пьяному наполовину; и тем не менее, несмотря на тот туман, который плавает в голове после двух-трёх бутылок бургундского, д'Артаньян, проснувшись на следующее утро, помнил каждое слово вчерашней исповеди так отчётливо, словно эти слова, одно за другим, отпечатались в его мозгу. Неясность вселила в него лишь ещё более горячее желание приобрести полную уверенность, и он отправился к своему другу с твёрдым намерением возобновить вчерашний разговор, но Атос уже совершенно пришёл в себя, то есть был самым проницательным и самым непроницаемым в мире человеком. Впрочем, обменявшись с ним рукопожатием, мушкетёр сам предупредил его мысль.

- Я был вчера сильно пьян, дорогой друг, - начал он. - Я обнаружил это сегодня утром, почувствовав, что язык еле ворочается у меня во рту и пульс всё ещё учащён. Готов биться об заклад, что я наговорил вам тысячу невероятных вещей!

Сказав это, он посмотрел на приятеля так пристально, что тот смутился.

- Вовсе нет, - возразил д'Артаньян. - Насколько мне помнится, вы не говорили ничего особенного.

- Вот как? Это странно. А мне казалось, что я рассказал вам одну весьма печальную историю.

И он взглянул на молодого человека так, словно хотел проникнуть в самую глубь его сердца.

- Право, - сказал д'Артаньян, - я, должно быть, был ещё более пьян, чем вы: я ничего не помню.

Эти слова, однако ж, ничуть не удовлетворили Атоса, и он продолжал:

- Вы, конечно, заметили, любезный друг, что каждый бывает пьян по-своему: одни грустят, другие веселятся. Я, например, когда выпью, делаюсь печален и люблю рассказывать страшные истории, которые когда-то вбила мне в голову моя глупая кормилица. Это мой недостаток, и, признаюсь, важный недостаток. Но, если отбросить его, я умею пить.

Атос говорил это таким естественным тоном, что уверенность д'Артаньяна поколебалась.

- Ах да, и в самом деле! - сказал молодой человек, пытаясь поймать снова ускользавшую от него истину. - То-то мне вспоминается, как сквозь сон, будто мы говорили о повешенных!

- Ага! Вот видите! - сказал Атос, бледнея, но силясь улыбнуться. - Так я и знал: повешенные - это мой постоянный кошмар.

- Да, да, - продолжал д'Артаньян, - теперь я начинаю припоминать… Да, речь шла… погодите минутку… речь шла о женщине.

- Так и есть, - отвечал Атос, становясь уже смертельно бледным. - Это моя излюбленная история о белокурой женщине, и, если я рассказываю её, значит, я мертвецки пьян.

- Верно, - подтвердил д'Артаньян, - история о белокурой женщине, высокого роста, красивой, с голубыми глазами.

- Да, и притом повешенной…

- …своим мужем, знатным господином из числа ваших знакомых, - добавил д'Артаньян, пристально глядя на Атоса.

- Ну вот видите, как легко можно набросить тень на человека, когда сам не знаешь, что говоришь! - сказал Атос, пожимая плечами и как бы сожалея о самом себе. - Решено, д'Артаньян: больше я не буду напиваться, это слишком скверная привычка.

Д'Артаньян ничего не ответил.

- Да, кстати, - сказал Атос, внезапно меняя тему разговора, - благодарю вас за лошадь, которую вы привели мне.

- Понравилась она вам? - спросил д'Артаньян.

- Да, но она не очень вынослива.

- Ошибаетесь. Я проделал на ней десять лье меньше чем за полтора часа, и у неё был после этого такой вид, словно она обскакала вокруг площади Сен-Сюльпис.

- Вот как! В таком случае, я, кажется, буду раскаиваться.

- Раскаиваться?

- Да. Я сбыл её с рук.

- Каким образом?

- Дело было так. Я проснулся сегодня в шесть часов утра, вы спали как мёртвый, а я не знал, чем заняться: я ещё не успел прийти в себя после вчерашней пирушки. Итак, я сошёл в зал, где увидел одного из наших англичан, который торговал у барышника лошадь, так как вчера его лошадь пала. Я подошёл к нему и услыхал, что он предлагает сто пистолей за тёмно-рыжего мерина. «Знаете что, сударь, - сказал я ему, - у меня тоже есть лошадь для продажи». - «И прекрасная лошадь, - ответил он, - если это та, которую держал вчера на поводу слуга вашего приятеля». - «Как, по-вашему, стоит она сто пистолей?» - «Стоит. А вы отдадите мне её за эту цену?» - «Нет, но она будет ставкой в нашей игре». - «В нашей игре?» - «В кости». Сказано - сделано, и я проиграл лошадь. Зато потом я отыграл седло.

Д'Артаньян скорчил недовольную мину.

- Это вас огорчает? - спросил Атос.

- Откровенно говоря, да, - ответил д'Артаньян. - По этим лошадям нас должны были узнать в день сражения. Это был подарок, знак внимания. Вы напрасно сделали это, Атос.