Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Было уже далеко за полночь, когда он вернулся домой. Утомленный пережитыми волнениями, он тотчас же лег в постель и заснул безмятежным сном.

Утром, после отъезда Германа, Гейстер молча сидел за завтраком, собираясь идти на службу. Лина выжидала удобной минуты, чтобы заговорить с мужем о занимавшем ее вопросе, хотя боялась вызвать его неудовольствие. Она торопливо выпила две чашки кофе и стала убирать со стола, чтобы скрыть мучительное беспокойство, овладевшее ею.

Гейстер докуривал трубку, а она все медлила с объяснением. Дело касалось ее визита к Сесили. Накануне Герман не сообщил ей никаких подробностей о своем последнем свидании с загадочной красавицей и только мимоходом сказал, что Сесиль ожидает ее. Задуманный визит имел тем большее значение для молодой женщины, что между ней и Людвигом было решено избегать по возможности знакомства с госпожой Симеон. Теперь она сама напомнила ему об этом и добавила, что вопрос заключается не в знакомстве с госпожой Симеон, а в визите к мадемуазель Геберти, у которой отдельная комната. «Но если даже я встречу госпожу Симеон у племянницы, — добавила она, — то я надеюсь, милый Людвиг, что ты ничего не имеешь против этого? Я воспользуюсь случаем, чтобы извиниться, что мы до сих пор не могли быть у нее. Вспомни сколько раз мы были приглашены на ее вечера и как будто намеренно пренебрегаем всеми светскими приличиями…»

Гейстер слушал с нетерпением, тем более, что ему казалось слишком скучным возвращаться к давно решенному вопросу. Если он восставал против сближения с госпожой Симеон, то не в виде исключения, так как вообще хотел оградить жену от знакомства с высшим кассельским обществом. Ему было досадно, что Лина не хочет понять этого, и он спросил ее насмешливым тоном:

— Уж не влюбился ли наш Герман в эту так называемую мадемуазель Сесиль?

— Кажется, никто не знает ничего дурного о ней! — возразила с досадой Лина. — Она недавно приехала в Кассель…

— Все-таки она живет здесь достаточно времени, и пора бы ей прекратить свою игру в прятки! Вероятно, за этой таинственностью скрывается что-нибудь не совсем хорошее, если такая светская дама, как госпожа Симеон, держит свою родственницу вдали от большого света!

— Но почему ты не хочешь допустить, Людвиг, что сама Сесиль избегает сближения с кассельским обществом, которое не соответствует ее серьезному характеру и благородным стремлениям.

— Ты забываешь, что она парижанка! Поэтому не ручайся за нее, Лина, и не суди по себе… Я уверен, что Герман попался на удочку и душевно жалею, если это приведет к разрыву нашей дружбы. Однако, несмотря на всю мою любовь и уважение к нему, я не позволю какой-нибудь француженке переступить мой порог, хотя бы она была одарена всеми совершенствами.

— Разумеется, ты вправе поступать, как ты хочешь, Людвиг! — согласилась она. — Я хотела познакомиться с мадемуазель Геберти, чтобы сказать о ней свое мнение Герману, так как он надеется, что его женитьба еще больше укрепит нашу дружбу. Мне будет очень обидно, если я не найду ничего сказать против Сесили, кроме того, что она француженка! Твое упрямство ставит меня в неловкое положение относительно Германа: я сама уговаривала его жениться, чтобы прекратить толки знакомых относительно его дружбы с нами. Поэтому на мне лежит обязанность заботиться о том, чтобы он не ошибся в выборе жены…

— Ну отправляйся выбирать невесту Герману, увидим, что ты найдешь в ней, а они выведут свои заключения из твоего визита! — сказал раздраженно Гейстер и, взяв шляпу, направился к двери.

Лина удержала его за руку.

— Ты уходишь, Людвиг, на целый день, не прощаясь со мной, — сказала она печально. — Твой гнев скоро пройдет, ты начнешь беспокоиться обо мне и не будешь в состоянии работать, а я измучаюсь при мысли, что ты сердишься на меня.

Он взглянул на нее; она сделала усилие, чтобы улыбнуться, но глаза ее были влажны от навернувшихся слез:

— Если ты непременно желаешь познакомиться с этой мадемуазель Сесиль, — сказал он более ласковым голосом, — то сделай ей визит, хотя я знаю заранее, что она не понравится тебе… Но мне пора идти. До свидания!..

Лина задумчиво посмотрела ему вслед. «Почему Людвиг думает, что Сесиль не понравится мне? — спрашивала она себя. — Может быть, он в самом деле уверен, что в ней нет ничего хорошего или же предполагает, что я из ревности к Герману увижу в ней одно дурное?..»

Занятая своими мыслями, она опять принялась убирать со стола, и делала это так машинально, что удивилась, когда все оказалось прибранным. Объяснение с Людвигом настолько расстроило ее, что она решила отложить визит к Сесили до другого дня и, сделав необходимые распоряжения по хозяйству, отправилась к матери.

Она застала ее в комнате Германа, занятой сниманием гардин! На полу лежал узел с грязным бельем. Беспорядок в комнате неприятно подействовал на Лину при ее тревожным состоянии.

— Как пусто здесь! — воскликнула она, забыв поздороваться с матерью.

— Я хочу привести все в порядок к его приезду, — ответила госпожа Виттих. — Как ты думаешь, не велеть ли побелить потолок и покрыть лаком дверь?

— Разве Герман должен скоро вернуться, что ты так хлопочешь, мама?

— Он и сам не знает, когда вернется… Но ты знаешь, я не люблю ничего откладывать на завтра, если что сделано, то и слава Богу! Нужно еще выколотить шерстяные вещи, чтобы не завелась моль… Сделай одолжение, открой шкаф и посмотри — нет ли в карманах платков, нужно бросить их в грязное белье.

В шкафу висела только домашнее платье Германа и фрак, который он надевал накануне. Действительно, в одном кармане оказался носовой платок, в другом — смятая бумага. Лина раскрыла ее и увидела, что это письмо, написанное по-французски красивым почерком и с гербовой печатью. Любопытство мучило ее; и она не знала на что решиться. Но почерк был явно мужской, и письмо было так смято, что не могло заключать какой-либо важной тайны… Наконец она поддалась искушению и перешла в соседнюю комнату, где с замиранием сердца прочла следующее:

«Спешу уведомить вас, дорогая Сесиль, что король прибыл в город, но не может принять вас. Он очень сожалеет, что должен лишить себя такого приятного свидания, хотя я лично того мнения, что наша милая Сесиль вовсе не будет так огорчена этой неудачей, и даже, быть может, прощание с красивым молодым доктором доставит ей больше удовольствия, чем rendez-vous с его величеством. Надеюсь, что мое письмо избавит вас от напрасного переодевания, но если вы уже собрались идти и мое письмо застанет вас в костюме пажа, то в наказание за свою медлительность я с удовольствием исполню роль вашей горничной и помогу вам раздеться… Затем мне поручили передать вам, чтобы вы пока не допускали молодого доктора до какого-либо объяснения, но если это окажется невозможным, то во всяком случае не лишайте его надежды. Он очень понравился его величеству, но Иероним, быть может, под влиянием ревности, хочет сперва переговорить с вами относительно вашей будущности… Завтра я зайду к вам, а до этого наш лейб-медик Цадиг убедит добряка Симеона, что Люси необходимо ехать на воды в Пирмонт для поправления здоровья. Разумеется, вы поедете вместе с Люси. Таким образом, дядя Симеон будет убежден, что вы в Пирмонте, а на деле вы очутитесь в Ненндорфе. Неправда ли, хорошо придумано! До свидания!»