Юрий Лиманов - Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)

— Благодарю вас, капитан, вы чертовски заботливы.

— Да, к сожалению, Арамиса с вами не будет, я отпустил его, не согласовав с вами, на исповедь в конгрегацию.

К середине дня д'Артаньян, отобрав из своего взвода девятнадцать мушкетеров и кадета де Сен-Севера, поступил в распоряжение маршала д'Эстре. Кадет, вопреки всему, нравился капитану: собранный, ловкий, исполнительный и даже симпатичный внешне, хотя его портил большой, мясистый нос.

Вскоре они выехали из Парижа по старой Компьенской дороге.

Маршал непрерывно чертыхался, а ехавший рядом с ним д'Артаньян с тоской оглядывался назад: там, в первом ряду мушкетеров были Атос и Портос.

— Будь я проклят, если это не очередная мерзкая затея кардинала! — в который раз воскликнул маршал.

— Не сомневаюсь, — согласился д'Артаньян.

— И главное, какое иезуитство: я должен почтительно истребовать письма принца Гастона!

— Я думаю, мой маршал, слово "иезуитство" несколько неуместно по отношению к его высокопреосвященству: кардинал терпеть не может иезуитов, — пробормотал д'Артаньян, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Именно иезуитство! И вообще, черт бы их всех побрал! — что значит "почтительно истребовать"?

— Требовать, оставаясь при этом почтительным к ее величеству королеве-матери, — ответил д'Артаньян.

— Не стройте из себя деревенского дурачка, лейтенант, и не смейте ехидничать!

— Разве я могу себе позволить…

— Вы? Позволить себе? — маршал картинно расхохотался. — Будто я не знаю вас целых пять лет!

Некоторое время они ехали молча.

— Как вы думаете, маршал, — спросил д'Артаньян, — зачем кардиналу письма королевы-матери? Он не настолько наивен, чтобы искать крамолу в тех письмах, которые Медичи сочла возможным не уничтожать.

— Вы сказали "Медичи", опустив и титулы и имя. Не означает ли это, лейтенант, что вы приписываете королеве-матери все те качества, — ум, хитрость изворотливость — которым вот уже два века славятся Медичи, эти невероятно разбогатевшие потомки флорентийских менял?

— Это было бы некоторым преувеличение, мой маршал.

— Вот и кардинал так считает. Я уверен, что еще будучи ее духовником — вы этого времени не застали, лейтенант, — он раскусил ее и понял, что она вовсе не кладезь ума.

— И поэтому он надеется, что она уничтожила не весь эпистолярий?

— Именно так. Наш кардинал страшно любит читать чужие письма, потому что, с его точки зрения, они суть признание, собственноручно подписанное подозреваемым. Или обвиняемым — что вам больше нравится.

— Мадам Медичи — обвиняемая?

Маршал понял, что сболтнул лишнее и предпочел разыграть гнев:

— Вы мне надоели бесконечными вопросам, лейтенант! Убирайтесь к свои друзьям! Думаете, я не вижу, что вы только того и ждете, чтобы отделаться от такого старого ворчуна, как я… — и маршал пришпорил коня, выплескивая раздражение в быстрой езде.

"Забавное совпадение, — мелькнула мысль в голове д'Артаньяна. — Мои вопросы одинаково раздражают таких разных людей, как капитан де Тревиль и маршал д'Эстре. В любом случае, одного письма кардинал уже никогда не получит!" — с удовлетворением подумал лейтенант и придержал коня, чтобы поравняться с друзьями.

Глава 8

Кардинал Ришелье, всесильный председатель Королевского суда и первый министр Франции, сидел в промозглом кабинете недостроенного дворца у горящего камина в полном одиночестве. Видеть никого не хотелось, а без вызова к нему никто не решался заходить, кроме старинного друга, умнейшего человека, советника и духовника монаха отца Жозефа, [8] заслужившего прозвище "серого кардинала". Кроме отца Жозефа, право появляться незваными в кабинете имели только кошки. Вот и сейчас они расселись у камина, спасаясь от холода и сырости, а черный, как смоль, зеленоглазый кот Агат нахально вспрыгнул на колени кардиналу и громко подхалимски замурлыкал, подтверждая тем самым свое право сидеть отдельно от своих собратьев на почетном месте.

Вчера в беседе с королем Ришелье в очередной раз все поставил на карту. Поставил и выиграл! Маршал д'Эстре наверняка уже приехал в Компьен, чтобы забрать у матери-королевы ее переписку. Мой Бог, до чего же эта женщина любит переписываться — и с сыном Гастоном, и с невесткой, королевой Анной Австрийской, и с дочерью, королевой Испании Изабеллой, и с племянником, герцогом Флорентийским, и даже с папой Римским. Он знал об этой ее страсти давно, еще с тех пор, когда был ее духовником. И еще он был уверен, что даже самая осторожная, предусмотрительная женщина никогда не уничтожает всех писем. Дамы обожают хранить эти свидетельства дружбы, любви, измены и, Бог знает, чего еще. Но надо признаться, мысль заполучить письма подсказало ему донесение графа де Рошфора, где он пересказывал свою болтовню с фрейлиной королевы де Фаржи. Именно она рассказала, что Анна ненавидит свою так называемую закадычную подругу юности герцогиню ди Лима. Как истая женщина, Анна сразу догадалась, зачем приехала в Париж красавица-испанка. А вот ему, кардиналу, пришлось некоторое время разгадывать этот дамский ребус…

Какой же невероятной уверенностью в своей всепобеждающей красоте надо обладать, чтобы приехать в Париж с целью соблазнить Людовика!

А цель?

Тайны внешней политики?

Но его испанский коллега слишком хорошо знает, возможно, и на собственном опыте, что короли редко бывают посвящены в сокровенные замысли своих первых министров.

Рассорить?

Но кардинал достаточно полно был осведомлен о сложном положении Испании, чтобы понимать: сегодня западной соседке не выгодна война. Однако, прямо противоположная цель — попытаться альковным способом смягчить сердце Людовика по отношении к Испании — вполне в духе Оливареса. Именно его кузина, герцогиня ди Лима с ее дряхлым мужем подходит для подобной роли. Если так, то их цели совпадали. Но это вовсе не означает, что он может позволить прекрасной испанке поступать здесь, в Париже, как ей вздумается. Тут его территория! И если ему все-таки удастся перехватить любое компрометирующее письмо ди Лима, ее можно будет выслать из страны… Он не сомневался, что король не станет оказывать ей покровительство. Впрочем, от Людовика всего можно ожидать. Тем более, что герцогиня, отдадим ей справедливость, красотой не уступая королеве, внутренним огнем и обаянием превосходит ее настолько, что и он сам, глядя на нее, порой ловил себя на грешных мыслях. Дай Бог, маршал привезет из Компьена именно те письма, которые дадут ему возможность успешно продолжить начатую интригу…

Господи, прости за невольное упоминание имени твоего, — мысленно перекрестился кардинал.

Пока в остальном все складывается успешно.

Уже в первый год самостоятельного царствования Людовика XIII его удалось убедить в правильности политики его, Ришелье, а не преданного клеврета королевы-матери канцлера де Марсильяка. Каких колоссальных усилий стоило кардиналу повести за собой Королевский совет, это стадо баранов, озабоченных лишь соображениями личной выгоды и надеждами на будущие привилегии. Сколько красноречия он потратил, убеждая Людовика следовать политике его великого отца короля Генриха IV: противостоять испанским и австрийским Габсбургам в любой точке Европы любыми способами, не давать им сомкнуть железные объятия вокруг Франции, особенно на территории Италии, разорванной на лоскутные государства и княжества! Короля он убедил, а вот его мать, давнюю противницу Генриха, сломать не сумел… [9]Некоторые сомнения у кардинала вызывала лишь кандидатура маршала д'Эстре: старый вояка получил свой маршальский жезл на поле боя, был смел, прям и, что греха таить, не блистал умом, во всяком случае, не был изощрен в дворцовых интригах. Предстоящая же ему сейчас миссия требовала, в первую очередь, хитрости, изворотливости и умения обходить острые углы. Но маршала выбрал король, и с этим ничего нельзя было поделать…