Борис Давыдов - Московит-2

– Тьфу! Да что же за дурацкие прозвища у этих схизматиков! – скривился молодой региментарий. – Нетудыхатка! Куда ни глянь – Перебейнос, Пивторакожуха, Непийпыво да Небийбатька… А теперь еще и Нетудыхатка. Ужас…

– Пане Конецпольский, прошу не перебивать и не мешать допыту… – начал было Заславский с раздражением, но тут великого коронного конюшего снова перебили. Самым непочтительным образом. Пленный загоготал, сотрясаясь всем телом и распространяя на много шагов вокруг себя ядреный запах перегара.

– Ясновельможный пане Конецпольский! – произнес он, кое-как успокоившись. – На бога, исполните просьбу простого казака! Скиньте шаровары, уж больно охота поглядеть на польский конец… Гы-ы-ы-ы!..

Грянул общий хохот, впрочем, вперемешку с негодующими криками.

– Быдло!!! – завопил региментарий, замахиваясь. Сдержал себя только чудом, видимо, вспомнив, что не к лицу благородному пану и магнату распускать руки, подобно презренным хлопам. – А ну, живо несите сюда дыбу, жаровню, железо! Мы с этим хамом по-иному толковать будем!

– Представляешь? – торопливо бормотала, давясь слезами, пани Катарина. – Агнусеньке плохо, ее тошнит, а этот грубый мужлан буквально силой заставляет исполнять супружеский долг… Невмоготу ему, видите ли, самцу похотливому!

– Что за ерунда! Пан Тадеуш – благородный шляхтич и безумно ее любит! – не выдержав такой вопиющей несправедливости, возразил супруг. – Он не стал бы так поступать.

– Вот она, мужская солидарность! – вспыхнула жена. – Родной дочери не жалко!

– Вот она, бабская глупость! – разъярился пан Адам. – Это же сон, только сон! Хоть и дурацкий… А ты в слезы ударилась!

– Пенек бесчувственный! – зарыдала пани Катарина, уткнувшись лицом в подушку.

– О Езус! – схватился за голову супруг. – Послушай, милая, может, это ты беременная?! Судя по поведению…

– Я??! – у жены от потрясения и негодования мгновенно высохли слезы.

– Ну не я же, хвала Матке Бозке! – резонно отозвался муж, снова занимая удобную позицию для сна. – А теперь умолкни, ради ран Христовых! И постарайся больше меня не будить. Искренне советую, а то за себя не ручаюсь!

– Ну, как чувствует себя ясновельможное хлопское быдло? – с ядовитой ехидностью осведомился Заславский. – Судя по роже, немножечко больно, так?

Висящий на вывернутых руках казак изрыгнул такие крепчайшие ругательства, что даже видавшие виды шляхтичи, столпившиеся вокруг и с интересом наблюдавшие за ходом допроса, закрутили головами. Кто-то, негодуя, потребовал: «Жечь собаку! Каленым железом!», кто-то предлагал спустить с него кожу полосами… Но нашлись и такие, которые вполголоса одобряли: «Храбр, пес, мужествен, хоть и схизматик…»

– Поджарить пятки! – захрипев от ярости, выкрикнул Конецпольский. – Да чтобы проняло как следует!

Здоровенный кат в кожаном фартуке, лоснящийся от пота, торопливо начал подкладывать под ноги казаку раскаленные угли, сгребая их в горку железной лопаткой. Нетудыхатка яростно заскрипел зубами, дернулся, начал подгибать колени к животу…

– Ага, затанцевал, пся крев! – хлопнул в ладони Заславский. – Да как затанцевал! Любо-дорого глядеть… Ну-ка, а теперь железом его, железом!

Кат ухватил длинными клещами раскаленную добела полосу железа, торчащую из жаровни, и поднес ее к дергающимся ногам казака. Раздалось громкое шипение, тотчас заглушенное криком. В сыром ночном воздухе отвратительно запахло горелой плотью.

– Будешь говорить, пся крев?! – заорал Конецпольский, позабыв о сдержанности, подобающей магнату и великому коронному хорунжему. – А то ведь всю шкуру спалим!

– Б-буду… – раздался в ответ рыдающий всхлип.

– Пока отойди, но будь поблизости! – велел кату Заславский. – А ты, хлоп, помни: если упрешься или начнешь врать, возобновим пытку! Теперь говори: почему был пьян, как свинья? Или ваш гетман-самозванец дозволяет пить во время сражения?

– Борони Боже… – прерывающимся от боли голосом отозвался казак. – Батько Хмель канчуками велит бить за такое, а то и головы сечь…

– Так отчего же ты напился?!

– Сам пан гетман меня угостил… Как же тут не напиться? Честь-то какая!

– Быдло! – заорал Заславский, побагровев. – Еще хочешь каленого железа?! Я ведь предупреждал, чтобы не смел врать!

– Не вру, милостивый пане, святую правду говорю! Сам пан гетман мне подносил и горилки, и меду, и даже такие вина, что простой казак сроду не пьет!

– По-моему, у него помутилось в голове от мук! – вздохнул Остророг, который, будучи более мягкосердечным, нежели коллеги по триумвирату, не получал никакого удовольствия от вида чужих страданий. – Что за чепуху он несет, помилуй Матка Бозка…

– Помутилось – прояснеет! Как там говорят хлопы? Клин клином вышибают! – взревел Заславский. – А ну, опять железа! – приказал он кату.

– На бога! – завопил мученик. – Не вру, правду ска… А-а-ааа!!!

Снова отвратительно запахло горелым мясом. Пан Конецпольский торопливо достал из кармана надушенный платочек, приложил к ноздрям. Остророг отвернулся.

– Пока довольно! – велел кату Заславский. – Ну, подлец, теперь-то скажешь правду? Или с тебя кожу по кусочкам снимать?

– Матерью Божьей клянусь… Ранами Господа… Не врал! Гетман наш угощал меня, на радостях!

– Это на каких же радостях?! Что шкуру свою сумел в этот день уберечь?!

– Что татары уже близко… Завтра к вечеру он мурз ждет, а за ними и сам хан поспешает… Со всей ордой… Будет еще через день-два.

Раздался дружный потрясенный вздох.

– Татары?! – переспросил Отсророг. – Матка Бозка! Это же полностью меняет всю обстановку! Quod malum! [45] «Какая беда (несчастье)» ( лат.).

– Врет! Як бога кохам, врет! – вскинулся Конецпольский. – Иначе наши разведчики доложили бы, что татары на подходе.

– Не вру, одну лишь правду говорю! Святую правду! – корчась на дыбе и болтая обожженными ногами, всхлипнул казак.

– А сколько татар приведут мурзы, не говорил твой собачий гетман?! – крикнул Заславский.

– Говорил… Сорок тысяч или около того.

– О Езус! – схватился за голову один из комиссаров. – Сорок тысяч! Да ведь тогда подлые хлопы нас просто раздавят! А уж если подойдет вся орда…

– Не верю! Врет схизматик! – продолжал упорствовать Конецпольский.

– А вот сейчас проверим! – прохрипел Заславский и снова кивнул кату. – Жги!

– Ну, как себя чувствует пан полковник в роли будущего отца? – с благодушной ехидностью спросил я Тадеуша.

Мы сидели возле дома, наслаждаясь вечерней прохладой и покоем. На темном небе отчетливо виднелся Млечный Путь, откуда-то доносилось громкое и пронзительное уханье совы.

– Если честно, сам не знаю, что и ответить! – сказал мой помощник. – С одной стороны, безмерно счастлив и горд. С другой же… Боюсь за Агнешку! Она еще такая молодая, хрупкая… Опять же не знаю, как сие положение отразится на ее характере. Во всяком случае… Кх-м! – полковник неумело сделал вид, что поперхнулся.