Борис Давыдов - Московит-2

– Чудо! Великое чудо! – вдруг возопил кто-то из них дурным голосом.

– Чудо! Знак! Божий знак!!! – подхватили другие.

Хмельницкий, поглядев туда же, ахнул, побледнел, торопливо сорвал с головы шапку и закрестился, приговаривая: «Помилуй меня, Боже…» Его казаки тоже побледнели. Кто-то упал на колени, кто-то со страхом закрыл лицо руками… Даже татарский мурза был потрясен.

В просвете облаков на фоне вечерней зари совершенно отчетливо виднелась огромная фигура коленопреклоненного монаха в грубой коричневой рясе, подпоясанной вервием! [59] Легенда об этом сверхъестественном явлении упоминается у некоторых польских историков, например Л. Кубалы.

– О Езус!!! – выдохнула потрясенная толпа. Горожане боялись поверить собственным ушам.

Придя в себя, Хмельницкий сдержал слово, надо отдать ему должное, и сбавил сумму откупа до двухсот двадцати тысяч злотых. Было решено, что тотчас после того, как деньги будут уплачены, казаки и татары отойдут от города.

– Вот так все и случилось! Мы все тому свидетели! Не только мы – враги наши видели это великое чудо своими глазами! – закончил рассказ делегат, прослезившись от умиления.

– Хвала Езусу! Хвала Матке Бозке! – хором начала кричать толпа. Восторженный шум заглушил недовольное бормотание члена магистрата, упрекавшего делегатов за то, что не выторговали у злодея Хмельницкого новую уступку. Попросили бы настойчивее, сославшись на божественное видение, пустили бы слезу, говоря про голодных детишек и немощных родителей, глядишь, удалось бы скинуть еще двадцать тысяч или даже трид– цать…

Погода в тот день стояла просто великолепная. Словно природа, предчувствуя скорое наступление промозглой слякоти и массовый листопад, постаралась напоследок блеснуть красотой и одарить теплом. На светло-бирюзовом небе не было ни облачка, дул едва заметный ветерок. Ну а леса одним своим видом вызывали в памяти слова Пушкина: «багрец и золото».

И князь Иеремия Вишневецкий сиял, как осеннее солнце, ласково заливающее светом все вокруг. Его буквально распирало от счастья, гордости и самодовольства. Будто принимал почести, стоя на роскошной трибуне, а к ее подножию бросали цветы и знамена поверженных врагов… Римским триумфатором вообразил себя, не иначе! Ох, тщеславие людское… Впрочем, без этого тщеславия он ни за что не согласился бы исполнить мой план.

«Андрюха, не будь лопухом, пользуйся моментом! Неизвестно, когда начальство еще будет в таком настроении! Хоть чего-нибудь попроси! – настойчиво требовал неутомимый внутренний голос. – Чем плох дворянский герб, к примеру? Что? Куда? Ох, был ты непрактичным дураком, им и помрешь… Все, все, не ругайся, меня уже нет…»

Я чувствовал себя уставшим, но тоже счастливым. Хоть, конечно, не в такой степени, как мой господин и повелитель. Полевые учения прошли более чем успешно. Я почти не нашел, к чему придраться, а это говорило о многом!

Князь как завороженный наблюдал за всеми этапами, слушая мои пояснения. Установка проволочных заграждений в тылу противника, перекрывающих наиболее удобные пути его отхода, заставила Иеремию даже захлопать в ладоши – так быстро, четко и слаженно действовали мои ребята. А уж когда настала очередь тачанок…

Вишневецкий с горящими глазами смотрел, как десять двуконных повозок в сомкнутом строю помчались галопом на противника (в роли которого выступали белые деревянные щиты на упорах-«укосинах», неглубоко врытых в землю). Как синхронно они отдалились друг от друга на четко обозначенное расстояние, а потом недалеко от щитов развернулись почти на «пятачке». И грянул дружный залп «шуваловских гаубиц»…

– Пусть ясновельможный оценит результат стрельбы! – когда пороховой дым рассеялся, я с поклоном протянул князю подзорную трубу.

Иеремия жадно припал к окуляру.

– Матка Бозка! Да это же… Как пан достиг таких результатов? Клянусь всеми святыми, я никогда не видел подобного действия картечи! Ведь в реальном бою вся эта шеренга была бы поражена! Конная, пешая – без разницы! Никто бы не уцелел!

– Совершенно верно, княже. Этого я и добивался. Об особенностях устройства пушек расскажу позднее, если будет на то воля князя. А вот теперь персонально для ясновельможного… Небольшой подарок! – Я махнул рукой, подавая условный знак.

Грянули трубы и литавры. Тачанки, снова развернувшись, описали по полю полукруг и стали приближаться к трехногой наблюдательной вышке, где кое-как разместились мы с Иеремией и Тадеушем.

– Запевай!!! – зычно скомандовал Балмута, возглавлявший колонну.

И раздалась песня. Сначала вступил сильный красивый тенор запевалы:

Десятки голосов дружно подхватили:

Князь ахнул от неожиданности и смущенно зарделся – ни дать ни взять юная красавица, впервые услышавшая комплимент. А запевала затянул снова:

«Это еще что за самодеятельность?!» – насторожился я. И тут услышал продолжение:

Я поперхнулся, вздрогнул и с трудом удержал равновесие на довольно шаткой площадке.

– А это уже наш сюрприз для пана Анджея! – лукаво усмехнулся Тадеуш.

«Черти неумытые!» – мысленно выругался я, чувствуя, как теплая волна проходит по сердцу, а на глаза наворачивается предательская влага. Надо же! Растрогали по-настоящему. А ведь я им спуску не давал, гонял до седьмого пота…

Под стук копыт и колес гремело:

– Божественно! Матка Бозка, да это же просто великолепно! – воздел руки Иеремия. – Надо полагать, в ближайшее время к этим десяти пушечным повозкам добавится множество других? И все они будут на рессорах?

– Совершенно верно, княже. И будут еще другие новинки! – Я улыбнулся.

– Ох, увидеть бы скорее! Однако, пане, удовлетворите мое любопытство. Отчего в дополнение к этой… как ее… колючей проволоке не были использованы триболы? [60] Заграждения против конницы в виде остроконечных стальных «ежиков». Для большего эффекта наконечники могли быть сделаны в виде рыболовных крючков. Средство простое, надежное и действенное.

Я тяжело вздохнул.

– Ясновельможный, триболы, кои на моей родине называются «чесноками», были заготовлены! В преизрядном количестве! В сводках они шли под условным обозначением «изделие номер два»…