Анатолий Ковалев - Отверженная невеста

Теперь, когда во Франции в результате бунта воцарился Луи-Филипп, польские дела уже не казались императору безобидными. «Я готов смириться с тем, что Польша взбунтуется, — говаривал он, — но только не теперь, Алекс, не во время эпидемии!»

— Вот что, Дмитрий Антонович, — начал Бенкендорф, едва статский советник переступил порог его кабинета, — в Москве, кроме дела барона Гольца, по которому вы едете, у вас будут и другие поручения. Я бы даже сказал, более важные. И даже первостепенные. Вы поступите в распоряжение московского губернатора и первым делом выясните, кто распространяет по Москве ложные слухи о поляках. Эти люди должны быть немедленно арестованы и наказаны…

Бенкендорф дал Савельеву еще несколько поручений, после чего пожелал доброго пути, но едва Савельев сделал шаг к двери, Александр Христофорович бросил ему в спину:

— Шувалова, надеюсь, отправили уже в деревню?

— Никак нет, — по-военному отчеканил статский советник, развернувшись к начальнику всем корпусом. — Граф до сих пор пребывает в Царском. Завтра я возьму его с собой и, не доезжая до Москвы, на попутных отправлю в деревню.

Шеф жандармов нахмурил было брови, на мгновение задумался, а потом махнул рукой:

— Поступайте как знаете! Только как бы эта злополучная любовь к ближнему вам не навредила…

Лишь поздней ночью Савельев раскрыл пухлую папку, взятую у Нахрапцева. Тут были бесконечные списки выбывших и прибывших пациентов военного госпиталя в Яссах. К спискам прилагались служебные записки и прошения на имя командующего Молдавской армией адмирала Чичагова, составленные неким доктором Хлебниковым, начальником госпиталя. Тот просил командующего в основном о доставке медикаментов и провианта для госпиталя, а также сообщал ему о чрезвычайных происшествиях. Дмитрия Антоновича, сразу обратившегося к этим документам, особо заинтересовала запись от четвертого июля тысяча восемьсот одиннадцатого года. Там, в частности, говорилось: «…С пропажей нашего человека, о чем я Вам на днях имел честь доложить, мы стали испытывать еще более острую нужду в санитарах и докторах…»

Савельев, перечитав эту загадочную фразу, задумался. «Настоящий барон Гольц умер первого июля. Вскоре, если не в тот же день, в госпитале не досчитались некоего человека, санитара или доктора. Однако, совпадение!» Он хлопнул в ладоши, разбудив звонкое эхо под потолком полутемной комнаты. «Нахрапцев-то не заметил! Молод Андрюша, молод!»

Статский советник снова перетряс всю папку, но более раннюю докладную записку доктора Хлебникова о пропаже «человека» так и не нашел. «А ведь она непременно должна быть здесь, и в ней обязательно сообщались фамилия и должность пропавшего!» Также в папке отсутствовал список умерших пациентов от первого июля тысяча восемьсот одиннадцатого года. Все остальные списки имелись в наличии и были аккуратно разложены по датам. На фоне этого безупречного порядка исчезнувшие бумаги не могли показаться случайностью. — Что за чертовщина! — выругался он вслух. — Не иначе мнимый Гольц ухитрился проникнуть в архив и замел за собой следы!

Статскому советнику тут же пришла мысль, что документы из папки могли быть выкрадены еще до поступления их в архив, в штабе Молдавской армии. В этом случае задача похитителя упрощалась. Так или иначе, для того чтобы установить личность мнимого барона Гольца, требовалось разыскать доктора Хлебникова.

— Если он только жив еще, — вздохнул Савельев. — Вот незадача, приходится бросить дело! А мне бы с лихвой хватило пары суток, чтобы все разузнать об этом докторе…

Но у него уже не было и пары лишних часов. Внизу ждала дорожная карета.

Всю ночь Татьяне мешали спать какие-то непонятные шумы в доме. Девушка то и дело садилась в постели, прислушивалась к отдаленной беготне по коридорам на половине княгини, к приглушенному хлопанью дверей. Один раз ей показалось, что по дому пронесся пронзительный вопль, тут же задушенный, будто кричащий рот заткнули полотенцем. Бетти и Люси, по очереди посылаемые на разведку, возвращались ни с чем.

— Половина княгини заперта, — докладывала Бетти, еще более похожая на жердь в белой уродливой ночной кофте до колен. — Туда никого не пускают.

— Князь всю ночь там, — щурясь, шептала на ухо госпоже Люси, запахивая на полной груди кокетливый кремовый пеньюар. — Что-то происходит, мадемуазель, кажется, ваши родители поссорились. Но это еще не наверняка. Ложились бы вы спать!

— Молодых особ не должны касаться некоторые вещи! — глубокомысленно изрекла Бетти, любившая рассуждать на темы морали.

— Что вам может быть известно о молодых особах? — уколола ее француженка, не дававшая спуску своей напарнице.

Впрочем, на этот раз горничные не поссорились, и уже это указывало яснее всего на серьезность творившихся в доме беспорядков. Татьяна отослала девушек спать, а сама ворочалась в постели до рассвета. Ее мучили тревожные мысли, смутные страхи, которым не было имени. Она твердо решила вызвать отца на серьезный разговор, именно утром. Что бы ни случилось ночью, князь не выспится и будет дурно настроен. «Что ж, тем хуже, — с решимостью отчаяния думала Татьяна. — Все равно я от своего не отступлю!»

Вопреки ее опасениям, князь вышел к раннему завтраку, но сидел за столом, ни к чему не притрагиваясь, лишь пил кофе чашку за чашкой. Его и обычно-то бледное лицо нынче было землисто-желтым. Покрасневшие глаза смотрели в одну точку. Татьяна, сидевшая напротив, не решалась спросить о том, что творилось в доме ночью, видя, что отец крайне раздражен. Она заговорила, только когда князь швырнул в сторону непрочитанную утреннюю газету и собрался встать из-за стола.

— Папенька, я хочу вам кое-что сообщить. — У Татьяны сорвался голос, но отец этого не заметил.

— После! — сухо отрезал он. — Нынче я занят.

— Но после меня уже здесь не будет.

Это загадочное заявление привлекло наконец внимание князя. Он высоко поднял брови:

— Что за чушь?!

— Я решилась ехать со своим женихом в его деревню. — Выговорив это признание, Татьяна почувствовала облегчение. Самое страшное было сказано, и она уже смелее добавила: — Мы там и обвенчаемся, и отлично проживем несколько лет, пока не кончится его ссылка. Будем охотиться, принимать гостей, будет превесело… Я уже все решила.

Князь смотрел на дочь жутким взглядом василиска, но Татьяна и не ждала другой реакции. Она сделала над собой усилие и улыбнулась:

— Не стоит расстраиваться, папенька. Я буду счастлива, а это ведь главное для вас? Вы сами мне всегда так говорили…

Издав гортанный хриплый звук, князь поднялся из-за стола. Его лицо подергивали мелкие судороги, губы кривились.

— Замуж за этого каторжника… проходимца… развратника, который втерся в дом и за моей спиной обольстил мою дочь… Отличный выбор! Поздравляю и благословляю!