Анатолий Ковалев - Отверженная невеста

— И все это ты ей написал? — с ужасом в голосе спросил Савельев.

— Примерно… Я пытался подобрать выражения, которые убедили бы ее, не обидев…

— Ты идиот, голубчик мой! — перебил его статский советник. — Законченный идиот! И будь любезен, не говори со мной больше об этой благоглупости, которую ты только что проделал, отправив девушке подобное письмецо! Так с нею обойтись!

— Кто бы говорил о том, как не следует обходиться с молодыми девушками?! — вспылил Евгений. Несмотря на недавно завязавшуюся дружбу, он не забывал приятелю поступка, совершенного в отношении его прежней невесты.

Пожалуй, они поссорились бы крепко, но их прервало неожиданное происшествие. Карета, уже подъезжавшая к заставе, неожиданно была остановлена другим экипажем, почти перегородившим дорогу. Взмыленные лошади, ошалевший кучер, который, должно быть, хорошо получил на водку от седоков, так как вид у него был донельзя довольный и утомленный, — все указывало на то, что экипаж проделал длинный путь за короткое время. Дверца кареты распахнулась, и оттуда выпрыгнула стройная девушка в простом черном дорожном плаще. За нею показалась согнутая чуть не вдвое долговязая фигура, которая, разогнувшись, преобразовалась в сухопарую красноглазую девицу, очень напоминавшую циркуль. Шувалов, выглянув в окно, ахнул:

— Татьяна! Как это может быть?! Я имел неосторожность писать ей из Царского, она отвечала мне на адрес трактира, но я не думал, что она приедет!

— В самом деле! — Савельев также окинул взглядом путешественниц. — Это по твою душу, сэр Ланселот.

Евгений уже выбрался из кареты и сжимал руки девушки. Он несколько раз пытался заговорить, но ему не удавалось перебить ее.

— Я уехала, совсем, совсем сбежала! — взбудораженно отчитывалась Татьяна, сияя и дрожа всем телом. — Дома творится что-то неладное, матушка заболела, папенька на всех сердит, им не до меня… А мне больше не до них! Я принадлежу вам, а до прочего дела нет! Я еду с вами в деревню, а там повенчаемся. Нечего ждать, я не в состоянии ждать!

— Погодите… — выговорил наконец граф, не глядя ей в глаза. — Постойте… Я написал вам письмо, оно было отправлено в Петербург утренней почтой. Там все объяснено.

Ошеломленная его тоном и уклончивым видом, девушка отняла руки и пытливо взглянула на Евгения:

— Что это за письмо? Скажите, что в нем?

— Вы прочтете сами, когда вернетесь домой, к родителям.

— Я домой не вернусь! — воскликнула она. — Что вы затеяли, сознавайтесь?!

— Господин граф поступил так, как должен поступить на его месте каждый добропорядочный… ссыльный! — неожиданно вмешался Савельев, также вышедший из кареты и слушавший весь разговор. — Он отложил вашу помолвку и уж конечно свадьбу на неопределенное время и возвращается к месту отбытия своего наказания, а именно в деревню. Стоит ли говорить, что я, как лицо должностное, полностью одобряю его поведение, поскольку не могу вам не заметить, милостивая госпожа, что если ваш батюшка сенатор вздумает преследовать вас по закону, то последствия для графа могут быть самые печальные. Уж оставим в стороне неприятные слухи, которые пойдут на ваш счет!

— А вы помолчите, когда не спрашивают, — сквозь зубы бросила ему Татьяна. Ее лицо горело, губы дрожали. — Евгений, я правильно услышала, верно поняла? Вы отказываетесь от меня?

— Я не имею права губить вашу жизнь… — жалко пробормотал Евгений, упорно глядя в землю. — Вы сами не простите мне этого мезальянса. Вас это будет мучить… Ваши мучения меня убьют…

— Ах, это все как в романе! — восторженно протянула Бетти, прижимая к груди саквояж. Впрочем, ее не услышал никто, кроме Вилима, бросавшего на горничную многозначительные взгляды с облучка, где он устроился рядом с кучером. Бетти же с самым добродетельным видом не замечала рыжего слуги.

— Так вы отказываетесь взять меня с собой? — недоверчиво повторила Татьяна. — Решительно отказываетесь?

— Пройдет немного времени, и вы сами убедитесь, что это было единственно верное решение. — Голос Шувалова окреп. — Сейчас мы с вами не пара… А когда выйдет срок моей ссылки, то захотите ли вы еще взглянуть на меня? В моем возрасте каждый год идет за два. А вы будете еще так молоды! Окружены поклонниками… И обещание, данное мне когда-то в минуту увлечения, свяжет вас, не позволит устроить судьбу так, как вы этого достойны. Если однажды я прочту все это в ваших глазах, то не перенесу этого! Я освобождаю вас от слова!

Произнеся эту фразу, Шувалов внезапно ощутил колющую боль в сердце. Он схватился за левый бок и пошатнулся. Татьяна сделала движение, собираясь броситься к нему, но остановилась, кусая губы. В ее лице не осталось ни капли крови. Она больше не возражала, не требовала, не просила. Девушка молча наблюдала за тем, как Савельев помогает другу сесть в карету.

— Я весьма сожалею, сударыня, о том, что был свидетелем этой сцены! — повернулся к ней на прощанье Савельев.

— Убирайтесь к черту! — процедила Татьяна.

Смешавшись, статский советник захлопнул за собой дверцу. Карета тронулась с места в карьер и вскоре скрылась за заставой.

Верная Бетти, заливаясь слезами, прижала молодую госпожу к своей костлявой груди:

— Кто бы мог подумать, мисс! Кто бы мог предвидеть!

— Я! — неожиданно ответила Татьяна, не сводившая взгляда с дороги, по которой умчалась карета. — И теперь я знаю, что мне делать!

А Евгений, впившись пальцами в волосы, нещадно рвал их и задушенным голосом приговаривал, не слушая увещеваний друга:

— Я чудовище, преступник, подлец!

— Что преступник, да еще государственный, не могу не признать по роду службы, но насчет прочего ты погорячился!

Савельев пытался сохранять шутливый тон, хотя у него на душе кошки скребли, уж очень многое напомнил ему прощальный взгляд Татьяны. С такой же ненавистью, с таким же ледяным презрением некогда, семнадцать лет назад, смотрела на него та, чьего расположения и прощения он тщетно добивался теперь.

— Нет, нет, тебе не понять этого! — Евгений стискивал ладонями ноющие виски. — Когда-то я сказал чуть не те же самые слова другой девушке, одинокой, беззащитной, преданной мне всей душой! Я тоже не хотел портить ей жизнь, а в результате погубил ее! И вот снова! Какой дьявол нашептывает мне эти благоразумные речи, когда сердце говорит совсем иное?!

— Ты о… ней говоришь? — тихо уточнил Савельев.

Евгений, поняв его с полуслова, кивнул. Друзья хранили молчание вплоть до первой станции, где переменили лошадей и напились чаю. Когда вновь завязался разговор, ни о Татьяне, ни о Елене они больше не упоминали.

Когда виконтесса поутру вошла в комнату к Майтрейи, она была неприятно поражена, увидев, что девушка вспыхнула, поторопившись спрятать в кулаке некую скомканную записку. Это был первый случай, когда ее воспитанница пыталась что-то скрыть. До сих пор Елена пребывала в уверенности, что Майтрейи вовсе не умеет лгать и лицемерить. «Это первые плоды минувшего бала, — поняла виконтесса. — Свет всегда учит только дурному. И кто посмел ей писать?!»