Елена Первушина - Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской

Вечером 27 ноября 1825 года Александра Федоровна сделала запись в своем дневнике. «Ужаснейшее совершилось! — писала она. — У нас больше нет государя. Ангел действительно стал ангелом на небесах, он у Бога… Боже! И мне приходится это писать о нем! — что его, нашего государя, больше нет! Что я его больше никогда не услышу, никогда не увижу! Боже, какая это мука! День этот отмечен в моей жизни черным! А мой Николай, мой дорогой возлюбленный! Какая это для него потеря, а и сколько забот несет она ему! Да поможет ему Господь!».

Нам уже известно, что Николая и в самом деле ждали не только скорбные, но и тревожные дни. Заботясь о подготовке похорон Александра, он торопит Константина с официальным манифестом об отречении и, не дождавшись его, объявил об этом сам. 12 декабря Александра Федоровна сделала такую запись в своем дневнике: «Итак, впервые пишу в этом дневнике как императрица. Мой Николай возвратился и стал передо мною на колени, чтобы первым приветствовать меня как императрицу. Константин не хочет дать манифеста и остается при старом решении, так что манифест должен быть дан Николаем».

Но у Николая есть все основания беспокоиться. Из Таганрога он получил письмо от генерала-фельдмаршала Дибича — близкого друга и доверенного лица Александра. Дибич сообщает ему о готовящемся заговоре в Гвардии, который он расследовал по приказу Александра. Александра Федоровна передает ночной разговор между нею и мужем: «Я еще должна здесь записать, как мы днем 13-го отправились к себе домой, как ночью, когда я, оставшись одна, плакала в своем маленьком кабинете, ко мне вошел Николай, стал на колени, молился Богу и заклинал меня обещать ему мужественно перенести все, что может еще произойти.

— Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество, и если придется умереть, — умереть с честью.

Я сказала ему:

— Дорогой друг, что за мрачные мысли? Но я обещаю тебе. — И я тоже опустилась на колени и молила Небо даровать мне силу, и около бюста моей покойной матери я думала о ней и о возлюбленном императоре Александре».

А потом, 15 декабря, продолжает: «Я думала, что мы уже достаточно выстрадали и вынесли. Но волею Неба нам было суждено иное. Вчерашний день был самый ужасный из всех, когда-либо мною пережитых. И это был день восшествия на престол моего мужа! Только бы мне собраться с мыслями, чтобы записать эти страшные часы! Воскресенье прошло в приготовлениях, в работе; Николай писал, чтобы вечером отнести свой манифест в Совет и провозгласить себя императором. Мы ждали, вздыхали и опять ждали до полуночи, так как Николай так хотел видеть в Совете Михаила. Но когда наступила полночь, он все же решился пойти. Императрица-мать помолилась с нами обоими, благословила его, он пошел. Прошло полчаса; когда он вернулся, я обняла его уже как моего действительного государя. Нас поздравляли; я все время говорила, что нас скорее нужно жалеть; нас уже называли ваше величество. Мы вдвоем проводили матушку в ее комнаты, причем нам пришлось пройти совсем близко около караула, офицер которого на другой день должен был сыграть такую постыдную роль. Никогда не знаешь, что принесет с собой ближайшее будущее!».

И действительно, уже к 12 часам приходят известия о восстании на Сенатской площади. Николай не знает, кому из своих офицеров он может доверять, поэтому должен все время находиться с войсками. Александра Федоровна остается в Зимнем дворце с детьми и свекровью.

В. Ф. Тимм. Декабристы на Сенатской площади

Она вспоминает: «Вдруг отворилась дверь, и в кабинет вошла императрица-мать с крайне расстроенным лицом; она сказала:

— Дорогая, все идет не так, как должно бы идти; дело плохо, беспорядки, бунт!

Я, не произнеся ни слова, мертвенно бледная, окаменелая, набросила платье и с императрицей-матерью — к ней. Мы прошли мимо караула, который в доказательство своей верности крикнул: „Здорово желаем!“ Из маленького кабинета императрицы мы увидели, что вся площадь до самого Сената заполнена людьми. Государь был во главе Преображенского полка, вскоре к нему приблизилась Конная гвардия; все же нам ничего не было известно, — говорили только, что Московский полк возмутился».

Весь день они с тревогой и надеждой ожидали новостей с Сенатской площади. Наконец до Зимнего дворца долетают залпы пушек, из окон они видят вспышки пламени. К дворцу приближаются несколько офицеров, Александре Федоровне кажется, что она узнает среди них Николая, наконец он здесь, и она узнает, что восстание подавлено.

«О Господи, когда я услышала, как он внизу отдавал распоряжения, при звуке его голоса сердце мое забилось! — записывает она. — Почувствовав себя в его объятиях, я заплакала, впервые за этот день… Боже, что за день! Каким памятным останется он на всю жизнь! Я была совсем без сил, не могла есть, не могла спать; лишь совсем поздно, после того, как Николай успокоил меня, сказав, что все тихо, я легла и спала, окруженная детьми, которые тоже провели эту ночь, как бы на бивуаках. Три раза в течение ночи Николай приходил ко мне сообщить, что приводят одного арестованного за другим и что теперь открывается, что все это — тот самый заговор, о котором нам писал Дибич… Совсем с новым чувством проснулась я на другое утро, с новым чувством смотрела я на моего Николая, как он проходил по рядам солдат и благодарил их за верную службу; затем он покинул Дворцовую площадь, и все вернулись к своему обычному спокойному состоянию; внутренне же ужас этого дня еще долгое время не будет изжит».

Словно для того, чтобы возместить супруге пережитые волнения, Николай окружил ее роскошью и комфортом — это также часть его политики. После подавленного восстания в самом начале царствования, после казней и ссылок отпрысков лучших дворянских семей, дворяне должны была увидеть сильную власть и экономическое процветание, а народ — уверенного в себе, богатого и щедрого монарха.

При Николае I рядом с Петергофскими дворцами времен Петра I создан самостоятельный ансамбль, который с полным правом можно назвать «Петергофом романтическим» — парк «Александрия», созданный для идиллической жизни на лоне природы.

Императрица рассказывала: «Жизнь в большом Петергофском дворце для меня невыносима. Чтобы отдохнуть от его тяжеловесной роскоши я выпросила эту скромную обитель. Нигде я не была счастлива как здесь».

Уже в 1826 году архитектор A. A. Менелас получил высочайшее распоряжение «строить на месте, где Меньшикова руина, сельский домик, или так называемый котичь, со всеми хозяйственными заведениями и с присоединением парка». Этот «котичь», или коттедж, возводят в стиле английской готики, напоминающей о романтике Средневековья. В стороне от дворца возвели готическую капеллу, которая во времена Николая и его сына Александра была действующей церковью. Дворец построили в 1829 году, и с тех пор императорская семья проводила в нем каждое лето. Справедливости ради стоит заметить, что счастливое существование этой скромной и невзыскательной семьи обеспечивали более пяти тысяч крепостных.