Джордж Сильвестр Вирек - Пленники утопии. Советская Россия глазами американца

«Принесла ли власть Советов большие перемены в этом отношении?» – поинтересовался я.

«Конечно, конечно, – ответила мадам Раковская, – вы ведь едете в Россию, не так ли? Тогда вы все увидите собственными глазами. Советы добились двух вещей, которые придется признать и похвалить даже самым заклятым врагам. Они сделали для обучения русских детей больше, чем делалось когда-либо прежде, в десять, в двадцать раз больше. Вы и представить себе не можете, как славянская душа жаждет знаний и как она на них откликается. Она одержима тем самым творческим состраданием, которое непосредственно ведет к мудрости».

«Вы поистине очень убедительная адвокатесса», – воскликнул я.

«Я убежденная защитница, – с улыбкой продолжала мадам Раковская, – и вы стали бы точно таким же, если бы прожили несколько последних трагических лет в России. Советы, как в Харькове, так и в Москве, делают все, что только в человеческих силах, для миллионов страдающих людей, которыми они руководят, и особенно для детей».

«Для этой работы ради детей на помощь призвали женщин, и из среднего класса сегодня три женщины работают там, где до революции работала всего одна.

Мы, женщины, спасем Россию, и я твердо верю, что самое худшее уже позади. На Украине, наконец, будет хороший урожай, как в благополучные годы. Конечно, на востоке и на юге, на Волге, нужда все еще ужасающая. Так почему Америка не поможет?

Мы слышали, что Гувер отделывается от бремени этой работы. Я не могу в это поверить, ведь ему известно наше отчаянное положение. А вы с ним знакомы?»

Я помотал головой.

«Ну что ж, – продолжала мадам Раковская, – сделайте для России, что можете, а когда приедете к нам, убедитесь, что я ничего не преувеличила. Правительство хорошо только тогда, когда оно работает ради будущего; ни одно правительство не смогло бы сделать больше для детей, чем Советы сделали по всей России.

Вы даже не представляете, – с улыбкой добавила она, увидев, что к нам подходит ее муж, – как мне не терпится вернуться и взяться за работу. Ведь правда?» – спросила она, и Раковский всплеснул руками и закатил глаза в знак согласия: «Даже Италия не в силах отвлечь ее от любви к России!» – с улыбкой воскликнул он.

Из всех советских лидеров лично мне наиболее симпатичны Раковский и Красин. В Красине наиболее заметна и характерна мужественная энергичность. Любому достаточно только взглянуть на него, чтобы понять, что до революции он был успешен в своем деле; это человек ростом выше среднего, с сильной стройной фигурой и симпатичным смелым лицом; черты его правильны, нос прям, лоб широк, подбородок остер, взгляд голубых глаз смело встречает взгляд собеседника, темные волосы тронуты сединой, как и небольшие усы с короткой острой бородкой.

Красин понимает наш западноевропейский и особенно британский дух лучше, чем кто-либо из его русских коллег. Кроме того, он искусный дипломат, обладающий как силой убеждения, так и способностью побудить к действию. Англичанин с интересом обнаружит, что этот человек рассуждает о деньгах и обеспечении, об обеспечении и деньгах не хуже самых способных из них, не забывая при этом, что занимается делом, от которого зависит жизнь и смерть миллионов безвинных человеческих существ.

Красин не был коммунистом перед войной [73] В конце 1900-х годов Красин отошел от революционной деятельности; с декабря 1917 г. на советской службе , как Чичерин или Раковский. Он сочувственно следил за революцией и, наконец, принял советское правительство Ленина и Троцкого, поскольку убедился, что этого желает русский народ, что это великое народное движение в подлинном смысле. Из этого следует, что его взгляды на власть большевиков можно считать вполне верными. Сейчас он говорит, что советское правительство укрепилось твердо: «Оно просуществует по меньшей мере отпущенное нам время, а Ленин, Троцкий и Чичерин продемонстрировали замечательные качества и не раз проявили необычайную практическую мудрость. Трудности, с которыми они столкнулись, были практически непреодолимы, причем в самых больших из этих трудностей следует винить Антанту, и, между прочим, я не связываю с «союзниками» ни засуху, ни голод, – добавил он с мрачным юмором, – хотя лорд Нортклифф и провозгласил, что все это из-за большевиков. Тем не менее, если бы возможно было подвести общий баланс, то я уверен, что страны Антанты оказались бы в глубоком долгу перед Россией».

«Вы говорите так, словно боитесь возможного итога?» – поинтересовался я.

«Да, боюсь, – ответил он, и лицо его на какой-то момент исказилось, как будто от боли. Тут я впервые заметил, что под достойной уверенностью его поведения на лице проступает глубокая грусть человека, который давно понял «все горькое, томительное бремя всего непознаваемого мира» (цитата из Уильяма Уордсворта. – Сост.).

«В чем состоит ваша самая большая трудность?» – спросил я.

«В полнейшем невежестве стран Антанты, – ответил он, – и в нехватке творческого понимания сути вещей. Быть может, нам еще удастся что-то получить от Великобритании; но Франция и Бельгия хотят вынудить нас вернуть бывшим владельцам, в особенности их гражданам, всю частную собственность, национализированную Советами. Это значит запрашивать слишком много, – продолжал он, – и они этого не получат. Но они могли бы получить неплохую сумму компенсаций, будь они чуть более склонны к соглашению. У меня еще остается надежда на то, – добавил он, – что лучшие головы в Англии чрезвычайно доброжелательны и умны».

Образно говоря, Красин является мостиком между выступающими за равенство Советами и капиталистическим индивидуализмом правительств Антанты. К нему относятся с уважением и симпатией в обоих лагерях; и все-таки сейчас он душой и умом на стороне Советов. Более того, утверждают, что, как старый соратник, он влияет на Ленина сильнее, чем кто бы то ни было.

В этих заметках я попытался передать читателям впечатление, которое на меня произвели беседы с членами русской делегации в Генуе. И если мне удастся донести хотя бы частицу того энтузиазма и страстной преданности, которые явила мне мадам Раковская, то это будет означать, что я превзошел самого себя.

Но вот неприкрытая правда: из пяти делегатов трое показались мне людьми необычайными, людьми, которых замечали и выделяли бы в любом обществе мира. Чичерин – чистый разум, рассматривающий события своего времени как один из моментов эволюции человечества, который признает, что призыв к равенству – это ключевой тон сегодняшнего и завтрашнего дня, точно так же как призыв к свободе был боевым кличем на протяжении двух или трех предшествующих столетий.