Елена Первушина - Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

В условиях борьбы двух систем бунтующие роботы ассоциировались с угнетенными классами, осознавшими свое угнетение. Таким образом, сюжету легко можно было дать идеологическое обоснование, необходимое для публикации в Советской России за государственный счет.

Георгий Александрович сделал перевод пьесы, названной без затей «Бунт машин», и Алексей Николаевич увез рукопись в СССР. Там он узнал, что один раз перевод пьесы уже пытались опубликовать, но она не прошла цензуры и не была одобрена. И Толстой занялся ее доработкой, тем более что ее уже ждали в Большом драматическом театре, и один из его ведущих актеров Николай Федорович Монахов бомбардировал писателя посланиями, полными нетерпения:

«Комиссариат народного просвещения Петроградское театральное отделение

Государственный Большой драматический театр

3 сентября 1923 г.

Дорогой Алексей Николаевич.

Я совершенно потрясен… Потрясен и тем, что Вы сдержали свое слово – прислали „Бунт машин“, и потрясен самой пьесой. Это, действительно, черт знает что такое по своей динамике и остроте. Мы все обалдели, читая ее, и труппа уполномочила меня поблагодарить Вас по телеграфу за то, что успех претворения „Бунта машин“ Вы поручили Большому Драматическому Театру.

Верьте, дорогой Алексей Николаевич, что мы сделаем все, и даже невозможное, для успеха пьесы…

На первой репетиции актеры так увлекались своими ролями, что репетицию нельзя было прервать ни на одну минуту: все бросили курить, забыли естественные потребности, пропустили сроки для уплаты поимущественно-подоходного налога, перестали умываться и чистить зубы – не могу выгнать их из театра. Требуют непременного Вашего присутствия и указаний.

Счастлив сообщить об этом и жду Вашего ответа для себя и театра.

Ваш Н. Монахов».

И ниже приписка:

«Такое, или приблизительно такое, письмо я написал бы Вам, если бы Вы „Бунт машин“ мне действительно прислали. А так как Вы занимаетесь лекциями на тему о зарубежном житье, то само собой мы – здесь, а „Бунт машин“ – у Вас. А мы с Лаврушкой (он же главный режиссер А.Н. Лаврентьев) трепетно ждем присылки этой пьесы, дабы поставить ее в первой же половине этого сезона, который мы начнем 30 сентября. Ради Богов, милый Алексей Николаевич, поторопитесь с высылкой ее и во всяком случае не откажите срочно сообщить, когда ждать ее посылки… Горячо Вас обнимаем и просим сугубого внимания к этому постскриптуму – самое же письмо можете даже и не читать.

Н. Монахов.

А. Лаврентьев».

Переделка оказалась удачной – Толстому удалось «протолкнуть» текст Чапека через цензуру, и в феврале 1924 года «Бунт машин» напечатали в журнале «Звезда». Но уже… как произведение самого Толстого, правда, с указанием на то, что тема заимствована из пьесы Карела Чапека «R.U.R».

Текст тут же передали для постановки в Большой драматический театр, и с апреля 1924 года зрители смогли познакомиться с «новой пьесой А.Н. Толстого». Пьеса действительно отличалась от той, что написал Чапек – из трехактной она стала четырехактной, в ней появились новые сцены, посвященные восстанию рабочих, чьи места заняли роботы («В Сан-Франциско искусственных работников бросают в залив, их топят, как щенков»). И еще одна новая комическая сюжетная линия, которую нельзя не признать удачной, и она посвящена двум обывателям – мужу и жене, которые во время бунта машин пытаются прикинуться роботами. Их уморительные монологи и диалоги действительно украсили пьесу.

Вот, например, Обыватель жалуется на писателей, которые его обижают: «Вот они, современные писатели: каждый норовит написать так, чтобы у читателя в голове все сдвинулось… Читаешь и думаешь: ни хрена ни понимаю, до чего же я, увы, дурак, мещанин… Это у них называется сдвиг плоскостей, конструкция… А все для того, чтобы в меня наплевать, как в плевательницу…». Одним словом, хотя в тексте встречались и полностью заимствованные сцены, и диалоги, в целом это была не калька с пьесы Чапека, а оригинальная интерпретация ее.

Но имя Георгия Кроля не упоминалось ни при публикации, ни при постановке пьесы. Он «выпал из обоймы» работавших над «Бунтом машин» литераторов.

Алексей Толстой получил неплохой гонорар (780 руб. 47 коп.) и не переслал ни копейки Кролю. Более того – он даже не поставил его в известность о состоявшейся премьере.

Тем не менее Георгий Александрович все же узнал о постановке и написал бывшему соавтору:

«Уважаемый Алексей Николаевич.

Со времени Вашего отъезда из Берлина писал Вам два раза по Вашему московскому адресу, но ответа от Вас не получил.

Случайно прочел в русском журнале, что „Бунт машин“ идет в Ленинграде в Большом драматическом театре. Был очень удивлен, что не имел об этом сообщений от Вас. Уверен, что „W.U.R“ {Вариант названия пьесы. – Е. П.} в своем переработанном виде („Бунт машин“) будет иметь большой успех.

В журнале было названо только Ваше имя. Надеюсь, Вы не забыли того пункта нашего соглашения, где мы условились во всех наших общих работах называть и Ваше, и мое имена, как при постановке в театре, так и при издании.

Когда Вы уезжали, Вы хотели вписать меня в члены Союза или Общества драматургических писателей с тем, чтобы затем уже Союз распределял поровну между нами поступления с наших общих работ, первой из которых мы выбрали “Бунт машин”. При этой системе Вы были бы избавлены от путаницы счетов. Сделали Вы это или придумали какой-либо иной способ обеспечить мои интересы?

Георгий Александрович Кроль».

И не получив ответа, Георгий Александрович, попросил свою сестру навестить Толстого и напомнить ему об условиях договора. На этот раз Алексей Николаевич ответил:

«6 мая 1924 года.

Г.А. Кролю.

Уважаемый Георгий Александрович,

у меня была Ваша сестра по поводу моей пьесы „Бунт машин“ и предъявила мне требование, чтобы я выполнил обязательства контракта, подписанного Вами и мной в Берлине, летом 1923 года.

Я ответил Вашей сестре, что по отношению моей пьесы „Бунт машин“, считаю наш контракт, касающийся Вашего перевода и моей литературной отделки пьесы Чапека… недействительным…

Я… не вижу возможности выполнить наш с Вами контракт, так как он касается пьесы Чапека, а не моей пьесы „Бунт машин“, которая является моим, личным, произведением с заимствованной темой. Прецеденты такого заимствования в классической литературе Вам, конечно, известны: „Ревизор“ Гоголя, написанный по пьесе Квитка-Основьяненко, пьесы Шекспира и т. д.

Я сказал Вашей сестре, что считаю своим долгом уплатить Вам гонорар за работу над переводом, причем, как Вы помните, перевод Вами сделан дословный, то есть подстрочный, как мы предварительно условились. Кроме того, я должен уплатить Вам за расходы по переписке пьесы. Но ставить Ваше имя под моей пьесой и платить Вам пятьдесят процентов моего гонорара за мою пьесу я считаю невозможным и думаю, что требования Ваши и Вашей сестры были основаны на недоразумении вследствие совпадения заглавия моей пьесы и предполагавшегося перевода.