Виктория Финли - Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры

Перед залом в ратуше Кремоны, где были выставлены скрипки, сидел вооруженный охранник, скучая и щелкая пальцами. Похоже, ему давно надоело сидеть в окружении картин XVIII века с большими толстыми херувимами (с появлением в Европе шоколада и белого сахара они стали значительно пухлее). После того как я заплатила за вход, охранник и его коллега устало поднялись и вошли в зал вместе со мной. Это была соседняя с холлом комната, большая, со множеством канделябров и коринфских колонн. Было выставлено шесть инструментов, каждый в отдельной витрине, так что я могла разглядывать их со всех сторон, каждую деталь. Чтобы они оставались скрипками, а не вернулись к своему естественному состоянию набора из кусков дерева, на них нужно ежедневно играть, ведь инструмент, на котором не играют, быстро теряет способность правильно вибрировать: после серьезной реставрации требуется месяц или больше, чтобы инструмент вернулся к стандарту, необходимому для концертного исполнения; подобно практикующему музыканту, скрипка должна регулярно быть в работе.

Оранжевый – это предупреждающий цвет, опасные детали машин специально окрашиваются именно в него. Считается, что он сильнее прочих притягивает взгляд, поэтому люди, увидев ярко окрашенный предупреждающий знак, обязательно отпрыгнут в сторону. А в ратуше Кремоны оранжевая скрипка сразу бросается в глаза и как бы кричит: «Первым делом посмотри на меня!» Желтые и коричневые скрипки ведут себя значительно скромнее. Почти все знаменитые скрипки получили собственные имена – это помогает создать и поддерживать ощущение их уникальности. В основном скрипки именуют в честь своих самых известных владельцев, но одна, Il Cremonese, названа в честь своей родины. Она была сделана в 1715 году, когда Страдивари был уже семьдесят один год и он находился на пике своего гения. В кремону скрипка возвратилась в 1961 году, после долгих скитаний.

Неделей раньше я бы удивилась при мысли, что деревянные инструменты способны завораживать не только звучанием, но и своим видом. Но сейчас я была хорошо обучена Питером Биром и понимала, что это необыкновенный инструмент. «Посмотри на заднюю панель, – советовал он, – а затем поверни голову, представь, что скрипка движется под лучами света». Когда я подошла к скрипке, у меня перехватило дыхание. Задняя часть инструмента была сделана из цельного куска клена, узорчатого, как тигриная шкура, скрипка была так полна жизненной силой, что казалось, будто она собирается спрыгнуть с постамента и начать танцевать танго. Я подумала: сколько же людей побывало здесь, они стояли, делали записи и гадали, что же сделал великий мастер, чтобы дерево дышало и изгибалось именно таким образом.

Когда я двигала головой вверх и вниз, узоры менялись, двигались: волнистые прожилки древесины улавливали свет, а затем преломляли его под завораживающе разнообразными углами. Неудивительно, что все хотели повторить «тигровую шкуру». Это был самый красивый абстрактный рисунок в коричневых и оранжевых тонах на древесине, который я когда-либо видела. К тому же эта скрипка не имела себе равных и как музыкальный инструмент. В тот момент я впервые поняла, что именно ищу – и что пытается воспроизвести множество людей. На этой невероятной скрипке словно плясали языки пламени, главным образом на тыльной, а не на наружной стороне. Затем я перешла к другим инструментам, думая о том, что мне следовало осмотреть их первыми, поскольку пляшущее на них пламя было более холодным, и увидела, что два охранника подошли к Il Cremonese и тоже начали осматривать ее, сравнивать с другими, двигая головами вверх и вниз. В тот день этот изящный инструмент стал для нас живым.

Отношения между цветом и музыкой странным образом тесно сплетены: иногда люди используют одни и те же термины – «цвет», «тон», «оттенок» и «гармония» – при описании обоих понятий. В книге «О дивный новый мир» Олдос Хаксли рисовал будущее, в котором люди будут ходить на концерты, чтобы ощутить «запах и цвет» инструментов, где каждая нота связана с соблазнительными запахами сандалового дерева и другими ароматами, а при звучании музыки на потолке возникают удивительные картины. Правда, Хаксли не столько смотрел в будущее, сколько насмехался над настоящим. В 1919 году датский певец Томас Уилфред продемонстрировал придуманный им прибор «Клавилюкс» (сочетание слов «клавир» и «свет»), который создавал вокруг себя восхитительные нечеткие цветные блики с помощью вращающихся зеркал. Он мечтал о том, чтобы такой клавилюкс стоял в каждом доме. А в 1910 году русский композитор Александр Скрябин написал для «Цветного органа» целое сочинение – «Прометей». Его технология была еще более примитивной, чем у Уилфреда: сочинение Скрябина в основном писалось для музыкального инструмента, соединенного с доской, в которую было вкручено несколько цветных лампочек, но сравнивать было не с чем, поэтому даже в таком виде цветомузыка восхищала композитора, ведь это дало ему возможность показать связь между цветом и музыкой, очевидной для него, но непонятной большинству людей.

Скрябин был синестетиком – его мозг устанавливал зависимости между понятиями, которые, по мнению большинства людей, вообще не взаимосвязаны. Существуют различные формы синестезии (для одних боль может быть окрашена в разные цвета, для других – буквы алфавита), но Скрябин «видел» музыку и «слышал» цвета. Подобным даром обладал и финский композитор Ян Сибелиус. «В какой цвет вам покрасить печку, господин Сибелиус?» – спросили его однажды. «Фа мажор», – ответил он. В итоге печь была окрашена в зеленый цвет [139] Информация с сайта музея Сибелиуса. .

Кстати, для Скрябина фа мажор был окрашен в темно-красный цвет, а зеленая печка звучала как нота «ля». И это, вероятно, лишь часть проблемы, стоящей перед проектировщиками синестетических музыкальных инструментов: невозможно точно определить, какую ноту с каким именно цветом следует сочетать. Например, если бы я была Скрябиным, то вид Il Cremonese сочетался бы для меня с нотой соль; если бы я была Исааком Ньютоном, этот же цвет ассоциировался бы с нотой ре, а если бы я была Джорджем Филдом, то оранжевый цвет скрипки породил бы в моем сознании ноту фа [140] И Ньютон, и Филд описывали цвета музыкальными нотами (Дрейфусс, Symbol Sourcebook: An Authoritative Guide to International Graphic Symbols). Но неизвестно, были ли они синестетиками: при их жизни понятия синестезии не существовало. . Если действительно существует прямая связь между музыкой и цветом, то следует признать, что настройки каждого счастливчика, способного одновременно видеть и слышать цвет, несколько разнятся.

В музее я видела скрипку Страдивари, но я не нашла там ничего о самом Страдивари, потому что, как ни странно, в каком-то смысле его там и не было. Одна из странностей Кремоны заключается в том, что она не очень-то жалует своего самого знаменитого сына. Но это не означает, что она не любит скрипки. Скрипки повсюду: в кондитерских продают пирожные в форме скрипок, вы найдете там множество конфет в виде скрипок, заглядывая практически в каждое окно, можно увидеть ремесленников, мужчин и женщин: прищурившись, они внимательно разглядывают маленькие кусочки древесины. Но, похоже, Страдивари был нелюбимым ребенком Кремоны.