Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Тем не менее во второй половине двадцатого века самые сложные и непостижимые научные открытия практически сразу превращались в технологии. В частности, изобретение транзистора (1948 год) явилось побочным продуктом исследований в области физики твердого тела, а точнее электромагнитных свойств анизотропных кристаллов (через восемь лет исследователи получили Нобелевскую премию по физике). Лазер (1960) появился не в результате исследований по оптике, а в процессе работы над созданием вибраций молекул в резонансе с электрическим полем (Bernal, 1967, р. 563). Создатели лазера в свою очередь получили Нобелевские премии по физике, так же как и – с большим опозданием – советский ученый (работавший также в Кембридже) Петр Капица (1978). Капице была присуждена Нобелевская премия за исследования в области низкотемпературной сверхпроводимости. Во время Второй мировой войны американцы и англичане поняли, что значительная концентрация ресурсов может в рекордно короткие сроки решить самые сложные технологические проблемы [194] Теперь более или менее ясно, что нацистской Германии не удалось создать атомную бомбу не потому, что немецкие ученые не знали, как ее создать, или не пытались это сделать, а потому, что немецкая военная машина не пожелала выделить на эти цели необходимые ресурсы. Немцы отказались от этой идеи и сконцентрировались на разработке менее дорогостоящих ракет, что обещало быструю отдачу. . После войны это переросло в соперничество высоких технологий – какими бы дорогостоящими ни были подобные проекты. Соперничество велось прежде всего в военной сфере, а также в некоторых других областях, повышавших национальный престиж (в частности, в сфере космических исследований). Это в свою очередь ускорило претворение лабораторной науки в технологии, которые зачастую имели огромный потенциал для использования в повседневной жизни. Хороший пример такого ускорения – лазеры. Они появились в 1960 году в результате лабораторных исследований, а уже к началу 1980‐х началась продажа компакт-дисков. Биотехнологии развивались еще быстрее. Технология создания рекомбинантной ДНК, т. е. комбинирования генов одного вида с генами другого вида, было впервые опробована на практике в 1973 году. Менее чем через двадцать лет биотехнологии превратились в самую финансируемую область медицины и сельского хозяйства.

Более того, во многом благодаря колоссальному росту информационного потока, научные открытия все быстрее превращались в технологии, которые можно было использовать, совершенно не понимая принципов их работы. Образцом современного высокотехнологичного устройства являлся набор кнопок (или клавиатура) с полной “защитой от дурака”. Достаточно нажать несколько кнопок – и запускается самообучающийся и, насколько это возможно, независимый процесс. Ограниченных и ненадежных навыков или интеллектуальных способностей обычного человека уже не требуется. В идеале процесс мог быть запрограммирован так, чтобы целиком и полностью обходиться без человеческого вмешательства – за исключением ситуаций, когда что‐то пошло не так. Типичный пример подобного снижения роли “человеческого фактора” – кассы супермаркетов 90‐х годов двадцатого века. Кассиру нужно лишь определить номинал банкнот и монет местной валюты и ввести в кассовый аппарат количество покупаемых товаров. Автоматический сканер переводит код покупки в ее стоимость, суммирует стоимость всех товаров, вычитает ее из суммы банкнот, предложенных покупателем, и сообщает кассиру сумму сдачи. Технологический процесс, стоящий за этими операциями, чрезвычайно сложен и основан на согласованной работе тонкого оборудования и сложного программирования. Но при отсутствии поломок это чудо технологии двадцатого века не требует от кассира ничего, кроме знакомства с количественными числительными, минимальной концентрации внимания и достаточно развитой терпимости к скуке. Даже грамотность необязательна. Кассиры не знают и не хотят знать, какие неведомые силы требуют от них сообщить покупателю, что сумма покупки составляет 2 фунта 15 пенсов, и выдать 7 фунтов 85 пенсов сдачи с 10 фунтов. Для работы на кассовом аппарате не нужно знать его устройство. Ученик чародея может больше не страшиться своего невежества.

Работа кассира в супермаркете наглядно иллюстрирует практический аспект взаимоотношений человека и машины в конце двадцатого века. Для работы с чудесами современной техники нам больше не требуется их понимать или изменять, даже если мы знаем (или думаем, что знаем), как они устроены. Кто‐то другой сделает или уже сделал это за нас. Мы даже можем считать себя специалистами в определенной области – если сумеем починить, спроектировать или сконструировать какой‐либо механизм. Но перед большинством других высокотехнологичных механизмов мы остаемся невежественными и неумелыми обывателями. И даже если мы понимаем устройство того или иного механизма и положенные в его основу научные принципы, теперь это совершенно излишне. Игроку в покер не нужно знать технологический процесс производства карт. Офисный служащий, отправляющий факс, совершенно не представляет, почему некий аппарат в Лондоне воспроизводит текст, введенный в другой такой же аппарат в Лос-Анджелесе. Чтобы отправить факс, не нужно быть специалистом в области электроники.

Наука конца двадцатого столетия через насыщенную высокими технологиями ткань повседневности ежечасно являет миру свои чудеса. Наука сделалась такой же необходимой и вездесущей, как Аллах для правоверного мусульманина, ведь даже в самых удаленных уголках земного шара теперь использовались транзисторные радиоприемники и электронные калькуляторы. Точно неизвестно, когда способность человека в процессе определенной деятельности добиваться сверхчеловеческих результатов стала частью коллективного сознания, по меньшей мере в городской среде в “развитом” индустриальном обществе. Но это произошло никак не позже взрыва первой атомной бомбы в 1945 году. И именно в двадцатом веке наука изменила мир и наше представление о нем.

Как и следовало ожидать, идеологии двадцатого века расцвели в лучах научных достижений, которые суть достижения человеческого разума. В девятнадцатом веке научные достижения также привели к торжеству ряда светских идеологий. Ожидалось даже, что сопротивление науке со стороны традиционных религиозных учений, этого оплота борьбы с наукой в девятнадцатом веке, ослабнет. Но в двадцатом столетии не просто снизилось значение традиционных религий, как мы увидим это в дальнейшем. В развитых странах религиозная практика стала не менее зависима от научно-технического прогресса, чем любая другая сфера человеческой деятельности. Еще в начале двадцатого века епископ, имам или “святой человек” проповедовали так, словно Галилей, Ньютон, Фарадей или Лавуазье никогда не существовали, то есть на основе технологий пятнадцатого века. Даже технологии девятнадцатого века не были несовместимы с теологией или священными текстами. Но труднее закрывать глаза на конфликт между наукой и Священным Писанием в эпоху, когда Ватикан использует спутниковую связь или устанавливает подлинность Туринской плащаницы при помощи метода радиоуглеродной датировки; когда речи ссыльного аятоллы Хомейни распространяются в Иране на аудиокассетах; или когда мусульманские страны обзаводятся ядерным оружием. Использование достижений научно-технического прогресса достигло невиданных ранее масштабов. Например, в Нью-Йорке fin de siècle продажу высокотехнологичных электронных или фототоваров в основном контролируют хасиды. Хасидизм – ответвление восточного мессианского иудаизма, известного (помимо строгой приверженности ритуалам и национальному костюму польских евреев восемнадцатого века) верой в превосходство экзальтированных эмоций над рациональным мышлением. Некоторым образом верховенство науки было даже признано официально. Протестанты-фундаменталисты в США, отвергавшие эволюционизм как противоречащий Священному Писанию (где сказано, что мир в его современном виде был создан за шесть дней), требовали, чтобы учение Дарвина было исключено из школьной программы или, во всяком случае, сопровождалось изучением “науки о сотворении мира”.