Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Обострению этого комплекса неполноценности способствовал унизительный эпизод с американскими дипломатами, взятыми в заложники в революционном Иране, а также коммунистическая революция в небольших государствах Центральной Америки и второй нефтяной кризис, спровоцированный ОПЕК.

Политику Рональда Рейгана, избранного президентом в 1980 году, можно рассматривать только как попытку стереть пятно пережитого позора путем демонстрации неоспоримого превосходства и неуязвимости США, если нужно – с помощью применения военной мощи против легко уязвимых целей. Примерами такой политики могут служить вторжение на Гренаду (1983) – маленький остров в Карибском море, массированное морское и воздушное нападение на Ливию (1986) и еще более масштабное и бессмысленное вторжение в Панаму (1989). Возможно, именно благодаря своему голливудскому прошлому Рейган понимал настроение своего народа и глубину ран, нанесенных его самолюбию. В конечном счете эти раны удалось залечить только благодаря неожиданному, беспрецедентному и окончательному крушению главного противника, которое сделало США единственной сверхдержавой в мире. И все же даже в войне 1991 года против Ирака можно увидеть запоздалую месть за переживания 1973 и 1979 годов, когда величайшая держава мира не смогла противостоять консорциуму слабых государств третьего мира, угрожавшему прекратить ей поставки нефти.

Таким образом, крестовый поход против “империи зла”, которому (по крайней мере публично) администрация Рейгана посвящала свои усилия, для США являлся попыткой терапии, а не стремлением пересмотреть мировой баланс сил. Последнее фактически уже было тихо сделано в конце 1970‐х годов, когда блок НАТО (под руководством американского президента-демократа, социал-демократического канцлера Германии и лейбористского премьер-министра Великобритании) приступил к собственному перевооружению. Левые правительства молодых африканских государств с самого начала контролировались США, особенно успешно в Центральной и Южной Африке, где США могли действовать совместно с грозным режимом апартеида (в ЮАР). Менее успешными были действия США на Африканском Роге. (В обоих этих регионах русские получали неоценимую помощь кубинского экспедиционного корпуса, которая подтверждала верность Фиделя Кастро идее революции в странах третьего мира, а также его альянс с СССР.) Сторонники Рейгана внесли в “холодную войну” вклад иного рода.

Этот вклад был не столько практическим, сколько идеологическим, – это часть общей реакции Запада на трудности эпохи тревог и неуверенности, в которую мир вступил после окончания “золотой эпохи” (см. главу 14). Долгий период правления центристских и умеренно социал-демократических правительств закончился после того, как экономическая и социальная политика “золотой эпохи”, казалось, потерпела неудачу. Около 1980 года к власти в целом ряде стран пришли правые правительства, являвшиеся сторонниками крайних форм эгоизма в бизнесе и принципов неограниченной свободы предпринимательства. Среди них самыми заметными стали Рейган, а также самоуверенная и грозная миссис Тэтчер в Великобритании (1979–1990). Для этих новых правых опиравшийся на государственную поддержку социальный капитализм 1950‐х и 1960‐х годов, после 1973 года больше не подкрепленный экономическими успехами, всегда казался разновидностью того самого социализма (названного экономистом и идеологом фон Хайеком “дорогой к рабству”), конечным продуктом которого они считали СССР. “Холодная война” Рейгана была направлена не только против заморской “империи зла”, но и против наследия Франклина Д. Рузвельта в самих Соединенных Штатах, т. е. против “государства всеобщего благоденствия”, как и любого другого навязчивого государства. Ее врагом в той же мере, что и коммунизм, являлся либерализм (“это слово на букву «л»”, как для большего эффекта его именовали в президентских предвыборных кампаниях).

Поскольку крах Советского Союза пришелся как раз на окончание эпохи Рейгана, американские публицисты, естественно, начали утверждать, что он рухнул в результате активной кампании США, которые выиграли “холодную войну”, полностью разгромив своего врага. Не следует принимать всерьез версию этих крестоносцев 1980‐х годов. Нет никаких признаков, что правительство США ожидало или предвидело приближающийся распад Советского Союза или было так или иначе готово к нему, когда он произошел. Когда американская администрация действительно надеялась оказать давление на советскую экономику, собственная разведка информировала ее (ошибочно), что экономическое положение Советского Союза вполне благополучно и позволяет выдержать гонку вооружений. В начале 1980‐х годов считалось (также ошибочно), что СССР по‐прежнему развивает наступление по всему миру. Сам же президент Рейган, какие бы речи ни писали ему его спичрайтеры и что бы ни подсказывал ему не всегда ясный рассудок, действительно верил в возможность сосуществования США и СССР, но сосуществования, основой которого являлся вовсе не ядерный баланс сил в бессмысленной гонке вооружений. Он мечтал о мире без ядерного оружия. Точно такого же мнения придерживался и новый генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев, что выяснилось во время их странной, эмоциональной встречи, проходившей в 1986 году в арктическом сумраке осенней Исландии.

“Холодная война” закончилась, когда одна или даже обе сверхдержавы осознали зловещую абсурдность гонки ядерных вооружений и когда каждая признала искренность желания противника положить ей конец. Возможно, советскому лидеру было проще взять на себя эту инициативу, чем американскому, поскольку “холодная война” никогда не рассматривалась Москвой как крестовый поход, какой ее видели в Вашингтоне, где приходилось считаться с бурно выражаемым общественным мнением. С другой стороны, именно эта причина мешала советскому лидеру убедить Запад в том, что он действительно собирается сделать то, что говорит. Поэтому мир столь многим обязан Михаилу Горбачеву, который не только взял эту инициативу на себя, но смог в одиночку убедить американское правительство и остальной Запад в твердости своих намерений. Однако не стоит недооценивать и вклад президента Рейгана, простодушный идеализм которого преодолел мощное противодействие идеологов, фанатиков, карьеристов и профессиональных военных. Практическое прекращение “холодной войны” было оформлено на двух встречах на высшем уровне – в Рейкьявике (1986) и Вашингтоне (1987).

Стало ли окончание “холодной войны” причиной распада советской системы? Два этих события исторически отделены друг от друга, хотя, безусловно, связаны между собой. Советский тип социализма претендовал на то, чтобы стать мировой альтернативой капиталистической системе. Поскольку капитализм так и не рухнул и не выказывал никаких признаков разрушения (хотя кто знает, что могло бы случиться, если бы все социалистические страны и должники из числа стран третьего мира в 1981 году одновременно перестали платить свои долги Западу), перспективы социализма в качестве мировой альтернативы зависели исключительно от его способности конкурировать с мировой капиталистической экономикой, реформированной после Великой депрессии и Второй мировой войны и сделавшей большой шаг вперед в 1970‐е годы в результате постиндустриальной революции в сфере коммуникаций и информационных технологий. Уже после 1960 года стало очевидно, что социализм все сильнее отстает в этой гонке. Он перестал быть конкурентоспособным. Поскольку соревнование двух политических, военных и идеологических сверхдержав приняло форму конфронтации, это отставание стало разрушительным для СССР.