Эвелин Эйер - Одиссея генов. Захватывающая история человечества, извлеченная из ДНК

Итак, закрытая популяция генетически истощается. И наоборот: популяция, открытая для миграционных обменов, генетически обогащается благодаря притоку генов мигрантов. А ведь разнообразие крайне важно для выживания популяции или вида! Это огромный резервуар, из которого в ходе естественного отбора черпаются возможности для выработки адаптаций. Адаптации необходимы всегда — для реагирования на изменения окружающей среды, появление новых патогенов и новых источников пищи. Замечу, что чрезмерные миграции, напротив, препятствуют локальным адаптациям. На формирование адаптации путем естественного отбора требуется время: нужна определенная стабильность у нескольких поколений части популяции.

Еще в 1930-х годах дуализм миграция/стабильность был формализован для описания равновесия, обеспечивающего оптимальную адаптацию групп населения. Модель описывает субпопуляции, которые относительно изолированы друг от друга, так что каждая адаптируется к локальным условиям, но между ними регулярно происходят миграции. Вероятно, именно эта схема действовала в эволюционной истории нашего вида и постепенно привела к таким важным новшествам, как двуногость и крупный мозг.

Остается более сложный вопрос: если на популяционном уровне положительный эффект миграций понятен, то что они дают каждому конкретному индивиду? Если человек адаптировался к окружающей среде, зачем ему мигрировать, рискуя оказаться в новых условиях, к которым он хуже приспособлен? Эволюционная биология предлагает несколько объяснений. Одно состоит в том, что миграция позволяет избежать конкуренции между индивидами в исходной популяции. Критики этой гипотезы возражают, что жизнь в группе, хоть и порождает конкуренцию, одновременно способствует сотрудничеству.

Другое объяснение выглядит более убедительным: миграция препятствует скрещиванию с индивидом, состоящим в слишком близком родстве, — словом, это способ избежать кровосмешения. Кстати, тот же довод традиционно приводят, объясняя миграцию самок шимпанзе за пределы своей стаи: самцы шимпанзе спариваются с самками, у которых другой генофонд. Не действует ли тот же принцип и в человеческих популяциях? Быть может, искать себе супруга подальше от дома — эффективный способ ограничить близкородственное скрещивание, повысить генетическое разнообразие?

Ответ неоднозначен и зависит от ситуации. Так, среди в высшей степени экзогамных кочевников-скотоводов Центральной Азии, у которых больше половины мужчин женятся на женщинах из других деревень, супруги, далекие по географическому происхождению, нередко состоят между собой в более близком кровном родстве, чем супруги из одной деревни. Люди ищут себе пару вдалеке, чтобы в итоге найти близкого родственника! То же происходило в США в середине XIX века (тогда люди искали себе пару в радиусе 20 километров, а в 1800 году — в радиусе 10 километров), пока к концу века тенденция не сменилась на противоположную.

Как показывают эти примеры, в современных моделях связь между миграцией и родством или генетической близостью рассматривается слишком упрощенно. Помимо миграции, у человека есть и другие возможности избежать брака со слишком близким с генетической точки зрения партнером. В антропологических исследованиях описаны самые разные системы определения родства с подробными указаниями, с кем можно и с кем нельзя вступать в брак, тысяча и один способ выбрать супруга не слишком близко и не слишком далеко от дома.

Так что же побуждает человека мигрировать? В наше время люди переезжают на самые разные расстояния. Локальные миграции происходят одновременно с очень далекими. Очевидно, мотивы мигрантов сегодня более разнообразны, чем прежде.

Все специалисты сходятся в том, что существует большое разнообразие миграционных феноменов и мотивов. Современные модели учитывают, с одной стороны, желание избежать трудной ситуации (политической, экономической или связанной с правами человека), а с другой — привлекательность страны, куда человек отправляется по экономическим причинам, семейным обстоятельствам или ради реализации своего потенциала.

Долгая история человечества подсказывает, что не следует исключать и такие мотивы, как любознательность и радость открытий. По всей вероятности, к миграции человека могут подтолкнуть и тяга к приключениям, и жажда нового. Трудно назвать иную причину, по которой Homo sapiens около 100 тысяч лет назад решились выйти из Африки… Вместе с тем, обращаясь к прошлому, мы видим, что наряду с миграциями всегда существовали стабильные популяции. Как ни удивительно, известные нам данные за последние десятилетия говорят о том, что доля людей, живущих в стране своего рождения, остается стабильной и превышает 95%. Стало быть, люди находят супругов недалеко от родного дома, а дети предпочитают жить ближе к родителям. Это признак привязанности к месту, к среде, к социальному окружению.

Что миграции дают нашему виду сегодня? Остаются ли они по-прежнему источником генетического разнообразия? Генетические данные говорят о том, что в ходе истории мигрирующие популяции, как правило, смешивались с местным населением. В одной только Европе сначала Homo sapiens , покинувшие Африку, скрещивались с неандертальцами, а в ходе двух более поздних больших волн миграции земледельцы, пришедшие с Ближнего Востока, смешивались с местными охотниками-собирателями, после чего с местными жителями породнились кочевники с Северного Кавказа, и т. д.

Если присмотреться к нашему прошлому, окажется, что случаи миграции без смешения крайне редки; почти полное замещение индейцев европейцами в Северной Америке — один из немногих таких примеров (у считающих себя «белыми» жителей США менее 0,2% генофонда можно связать с индейским происхождением; сравните этот показатель с почти 20% индейских генов у населения Центральной Америки, колонизированной другими европейцами — испанцами).

В современных обществах тоже происходит смешение популяций. И происходит оно очень быстро — его скорость можно даже измерить. Во Франции, например, 65% детей иммигрантов вступают в брак с неиммигрантами, чьи родители тоже не были иммигрантами. Если предположить, что цифры останутся теми же и для следующего поколения, получится, что лишь 12% внуков иммигрантов не смешаются с местным населением, а еще поколение спустя таковых будет меньше 5%.

Так что вопреки тому восприятию нашего общества, которое навязывают некоторые СМИ и интеллектуалы, Франция — страна, где смешение стало нормой. 65% — это высокий уровень смешения. В США, к примеру, только 17% афроамериканцев находят себе пару за пределами своего сообщества.