Эвелин Эйер - Одиссея генов. Захватывающая история человечества, извлеченная из ДНК

Но эксперимент показал, что Софи откажется, если сочтет дележ несправедливым. Конечно, она останется ни с чем — но и не позволит набить карманы Каролине. При этом сумма, которая воспринимается как справедливая, зависит от популяции, в которой проводится эксперимент, и составляет от 20 до 50 евро. Хотите верьте, хотите нет, но Софи неизменно отказывается, если ей предлагают меньше 20 евро! Стоит нам столкнуться с неравенством и «жульничеством», как наше чувство справедливости побуждает нас насторожиться, а то и прийти ярость.

И все же отдавать предпочтение своей группе вовсе не значит ненавидеть других, стремиться унизить их или подчинить себе. Как я уже говорила, для проявления этих негативных стремлений необходим определенный политический контекст. Этноцентризм еще не расизм, а лишь одна из его составляющих, наряду с эссенциализмом. Эссенциализм — это набор готовых суждений, которые можно найти и в сексизме, и в гомофобии. Впрочем, те, кто нетерпим к людям того или иного географического происхождения, нетерпимы и к другим группам, таким как ЛГБТ, и среди них чаще встречаются сексисты. Но современная биология несовместима с эссенциализмом, и тому есть несколько причин.

Прежде всего, многие черты, из которых складывается личность, такие как доброжелательность, моральные качества, религиозность и т. д., априори никак не связаны с генетикой.

С другой стороны, те черты, изменчивость которых связана с генетической изменчивостью (то есть те, где присутствует генетическая составляющая), зависят в то же время и от условий жизни человека. Один из примеров, к которому мы еще вернемся, чтобы уяснить связь между генетикой и условиями жизни, — рост. Этот пример показателен, поскольку генетическая составляющая здесь доказана, но при этом не менее важны и условия, в которых взрослеет индивид. Доказательство — увеличение среднего роста в Европе на протяжении последнего столетия, ставшее результатом улучшения здоровья и санитарных условий: генетика к этому никакого отношения не имеет.

Наконец, если говорить о цвете кожи, то биологически обусловленные варианты генов кодируют исключительно пигментацию — и больше ничего!

Лишь по недомыслию можно вообразить, будто цвет кожи человека определяет его нравственные, интеллектуальные или психологические качества. Этот примитивный подход сводится к мысли, что сущность человека непреложно определяется его происхождением. Существует и современная версия идеи о том, что человека определяет его происхождение: не отрицая роли культуры, приверженцы этой идеи полагают, будто культура неизменна и передается в одном и том же виде из поколения в поколение. И при таком подходе человек вновь оказывается скован детерминизмом, ему навязывают некую идентичность.

То же детерминистское представление об идентичности обнаруживается и на уровне наций. Некоторые даже думают, будто цвет кожи определяет продвижение народов по «великому пути истории»! В основе такого эссенциализма лежит парадигма, согласно которой биология определяет культуру. Якобы различные «уровни культуры» у отдельных групп людей складываются под влиянием биологических различий. Между тем современные работы в области популяционной генетики показывают, что, напротив, культурные практики влияют на генетическое разнообразие. Часть генетических различий между популяциями обусловлена такими культурными практиками, как эндогамия, правила выбора брачного партнера и правила определения родства. Не генетические различия влекут за собой разницу культур, а наоборот. Эти исследования переворачивают парадигму связи между биологией и культурой.

На мой взгляд, объясняя, на чем строится расизм, мы поспособствуем его искоренению. Нужно не отрицать разнообразие, а работать над его принятием. Все мы действительно состоим в родстве — но при этом мы различаемся, и часть различий связана с географическим происхождением наших предков. В этом нет ничего такого, что должно ограничивать нашу личную свободу.

Еще на заре существования человечества заселение Земли стало историей миграций — и та же тенденция сохраняется до сих пор. По данным ООН, в 2015 году в мире насчитывалось 250 миллионов мигрантов (согласно определению ООН, мигрант — это человек, покинувший свою страну и поселившийся в другой не менее чем на год). Почему заселение Земли сопровождалось столь многочисленными миграциями? Как они изменили наш вид? Эти вопросы, часто оставаясь невысказанными, преследовали меня на протяжении всей работы над книгой. Пришло время разобраться с ними.

Прежде всего, о чем говорят исследования, посвященные современным миграциям? Так вот, они развенчивают многие стереотипы! Например, вопреки распространенному представлению, самые большие потоки мигрантов перемещаются между южными странами (к которым, по классификации ООН, относятся страны Центральной и Южной Америки, Африки и Азии, в том числе Китай, но не Япония). 100 миллионов мигрантов, родившихся в одной из южных стран, проживают сегодня в какой-то другой южной стране. При этом с юга на север переехало 84 миллиона мигрантов, с севера на север — 57 миллионов, и еще 12 миллионов переехали с севера на юг.

Второй вывод: неверно само представление о мигрантах как о людях, бегущих из беднейших стран в богатейшие в поисках лучшей жизни. Исследования в глобальном масштабе показывают, что мигранты прибывают не из самых бедных стран, а скорее из стран среднего уровня, и у некоторых это вызывает опасения: как бы из стран Африки к югу от Сахары, как только они достигнут более высокого уровня развития, не хлынули в Европу огромные потоки мигрантов. Не берусь предсказывать будущее, но сейчас мы уже знаем, что 75% африканских мигрантов переезжают из одной африканской страны в другую. Да и связь между развитием страны и уровнем эмиграции отнюдь не линейная. Например, в развивающейся Эфиопии уровень эмиграции снижается, и она становится, напротив, страной иммиграции.

И третий вывод из глобальных исследований: связь между перенаселением и эмиграцией отсутствует. Потоки мигрантов не движутся естественным образом из перенаселенных стран в страны, где наблюдается демографический спад. Здесь можно вспомнить балканские страны, в которых отмечается убыль населения и откуда эмигрировало более 20% граждан, и сравнить этот показатель с 3% эмигрантов из африканских стран с их заметным демографическим ростом. Словом, мы далеки от запрограммированного массового нашествия молодых африканцев в стареющую Европу.

Почему люди мигрируют? Разумеется, у каждого мигранта, прибывающего в новую страну, своя история, но, учитывая, что у самого этого явления нет временн ы х рамок, нельзя ли к объяснениям, связанным с конкретными обстоятельствами, добавить другое, более универсальное? На коллективном уровне ответ прост: мигранты участвуют в поддержании биологического разнообразия. В животном мире закрытая популяция в отсутствие миграций из поколения в поколение теряет разнообразие, и эту утрату компенсируют лишь генетические новации, вызываемые мутациями. Мутации происходят постоянно и очень важны для эволюции, но их интенсивность невелика.