Николай Иваницкий - Земля Тиан

— Когда я скомандую «стоп», пусть машинист стопорит как только может скоро и — полный ход назад. Растолкуйте ему.

— О'райт, мастер Дорогов, — отвечал голос из трубки.

— Остановитесь! — снова раздалось с сампана и в подкрепление к этому окрику на нем сверкнул огонек. Грохнул выстрел. Пуля ударила в железные перила рубки и с визгом унеслась во мрак. С кормы катера сухо щелкнул ответный выстрел Тенишевского. Среди гребцов на сампане произошло смятение. Кто-то упал. Весло нелепо поднялось и повисло в воздухе. Но прошло несколько секунд и оно снова стало мерно погружаться.

«Молодец Валериан», — подумал Павел Александрович.

На сампане низко и раскатисто прогремел винтовочный выстрел. За ним второй, третий, четвертый. Пираты открыли огонь. Стреляли теперь на корму, в Тенишевского. Валериан Платонович не отвечал.

«Неужто подстрелили?» — с тревогой подумал Дорогов, высунулся из окна рубки и извлек из кармана свой кольт.

Внутри револьвера что-то заело. Курок не нажимался. Павел Александрович крепко выругался и стукнул рукояткой об штурвал. Это не помогло. Заело прочно.

«Разбирать некогда, — мелькнуло в голове у Дорогова. — Дрянь дело… Одна надежда на машину».

— Терентий, — позвал он в трубку, — пусть машинист приготовится.

— О'райт, мастер Дорогов, — раздался голос Цзы Лин Тая.

Шура и Клавдия, стоя на коленях в тесной темной каюте, торопясь и мешая друг другу, выбрасывали вещи из чемодана Тенишевского. Ангелина, вся в слезах, дрожащими руками светила им, беспрестанно зажигая спички. Маруся сидела на койке, безучастно глядя перед собою.

Коробки с патронами куда-то запропали.

Тенишевский видел, как упал один из гребцов на сампане и тут же решил не давать им времени опомниться и стрелять беспрерывно, но после первого же выстрела с револьвером что-то случилось. Еще утром Тенишевский проверял его и знал, что обойма заряжена. Тем не менее, револьвер щелкал и не стрелял.

— Черт!! — выругался Тенишевский и вынул обойму. Она была пуста.

«Забыл зарядить, — с недоумением подумал он. — Быть не может. Что за ерунда?.. Отчего же Павел не стреляет?»

— Маруся! — позвал он. — Шура! Скорее!!

— Не можем найти… — отозвалась Шура.

Уже явственно доносилось покрикивание гребцов на сампане.

— Ой ха!.. Ой хэ!.. — дружно кричали они, враз налегая на тяжелое весло.

— Ой ха!.. Ой хэ!..

Катер поворачивал и шел уже почти поперек течения. Сампан, накренившись под напором ветра, настигал его с кормы.

— Что же вы? — спросила Тася и голос ее зазвучал смесью страха и злобы. — Патроны растеряли? А тот, Дорогов? Заснул?.. Защищайте нас! — вскрикнула она вдруг. — Вы мужчины!.. Защищайте же!

Сампан налетал, как птица. Стрелять оттуда перестали. Высокий человек с багром ждал момента, мелко переступая на месте. Рядом с ним коренастый полуголый мужчина с маузером в руке и с головой, повязанной темной тряпкой, стоял, широко расставив ноги.

— Ой ха!.. Ой хэ!.. — изо всех сил надрывались гребцы.

Тенишевский, зажав дуло револьвера в руке, встал во весь рост и загородил собою Тасю.

В этот момент из каюты вихрем выскочила Маруся. Волосы ее были растрепаны, глаза сверкали. Она бросилась к Тенишевскому и схватила его за руку, размахивая какой-то железной палкой.

— Валериан Платонович! Я тоже с вами. Я буду защищаться… Я дура, дура, идиотка… Во всем виновата…

Тенишевский не понял ничего, да и не имел времени понять.

Высокий китаец на сампане вертикально поднял багор.

— Стоп! — бросил Дорогов в трубку и положил руль направо.

Утлая машина заскрипела. Из разбитых пулями окошек машинного отделения вырвались горячие белые клубы. Даже в узкую трубку телефона на Дорогова пахнуло жаром. Глухой удар сотряс весь корпус катера. Мальчишка-машинист на полном ходу дал контр-пар и сорвал машину с подшипников.

Гребцы на сампане бросили весло.

— Та!.. Та!.. — кричали они в остервенении.

«Проклятая Мышь! Я погиб!» — в последний раз подумал Ван. Он плотно прижался к доскам палубы и закрыл лицо руками.

Но здесь случилось нечто совершенно необъяснимое.

— Пей Фу Кай! — услышал вдруг Ван над собою знакомый голос. — Пей Фу Кай, так это ты?

Г-н Лю появился во весь рост на крыше рубки. Ветер трепал тонкие полы его халата, рвал мелкие оранжевые искры из трубки, которую он держал в поднятой руке.

— Это ты? — кричал он, до хрипа напрягая свой слабый голос. — Клятвопреступник! Грабитель! Тебе надоело носить на плечах твою грязную кожу, сын кролика? Или ты до сих пор не видишь, кто я? Ты не ждал встретить меня здесь, низкий человек?

Он с силой ударил себя кулаком в грудь и целый фейерверк искр вылетел из его трубки.

— Я — Лю!.. Лю Цзен Тао!!

Пираты перестали кричать. Несколько секунд прошло в молчании. Потом с глухим шелестом парус на сампане упал. Темный сампан остановился, медленно повернул и стал удаляться по течению.

Ни одного звука не раздалось оттуда в ответ.

Игриво и ласково расплескивая стеклянно-прозрачные ряды пронизанных солнцем волн, с тяжелых массивов Му-Лин-Шаня [43] Му-Лин-Шань и Мяо-Лин-Шань — горные хребты, восточные отроги Гималаев. торопливо струился полноводный Юань, главная артерия потного, неподвижного тела Хунаня. Затаив в себе призраки многофутовых внезапных наводнений, он копил животворную влагу, благодетельную сырость для неисчислимых, крохотных рисовых полей, прохладу и бодрость для миллиона муравьев — иссохшего в труде населения.

Июльская жара нависла над страной. Напрасно сельские жители, не жалея тощих кошельков, жгли хлопушки, напрасно с дикой музыкой носили по раскаленным дорогам из села в село пестрых бумажных драконов, неделями жарили на солнце, а потом топили в реке страшных, пузатых идолов в тщетной надежде на то, что в верховьях грянут ливни и притихший, сжавшийся Юань вдруг взревет, вздуется, на десятки ли зальет долины двух-трехднев-ным наводнением, щедро оросив посевы мутной, илистой влагой. Река текла мирная и прозрачная. Солнце день за днем вставало в безоблачной дали и плыло по небу, грозно сверкая, как занесенный над миром огненный меч.

Легкий сампан, рассекая воду лакированным, задранным кверху носом, медленно продвигался против течения. Кокосовая бечева натянулась как струна. Кули-бурлаки, твердо и мерно ступая по асфальтово-гладкой тропинке, утрамбованной дождями и тысячами ног, упорно шли вперед, то поднимаясь на голые прибрежные холмы, то вереницей спускаясь с них. Крупные, круглые капли пота скатывались по бронзово-черным голым спинам. Островерхие соломенные шляпы, побуревшие, почерневшие под неистовым солнцем, были сдвинуты на затылок.

Сампан спешил. Свыше восьмидесяти ли в сутки — по 20 фен [44] Фен = 1 центу. прибавки на человека.