Николай Иваницкий - Земля Тиан

Тенишевский тоже негромко засмеялся.

— А посмотрите-ка на луну, Тасенька, — сказал он, — что вы там видите?

И, когда она запрокинула голову, он быстро и крепко поцеловал ее в губы.

— Что вы, Валериан Платонович?! — испуганно вскрикнула Тася, но тотчас же понизила голос до шепота. — Как не стыдно?..

Но не отстранилась. И когда Тенишевский бронзовой от загара рукой обнял ее за талию, она только слегка, на момент, уперлась ему в грудь ладонями.

— Валериан!!.. — грозно бросил Дорогов и шагнул вперед. Ветхая палуба заскрипела под его ногами.

Они отшатнулись друг от друга.

По тону окрика Тенишевский понял, что Павел Александрович видел всю сцену. Но он не испугался. Наоборот, радостная волна задора подхватила его и взвинтила нервы. Выпрямив стройный, полуобнаженный торс, откинув повязанную полотенцем голову, он обернулся к Дорогову.

— Что, Павел? — звонко и вызывающе ответил он.

Весь этот вечер Ван чувствовал себя очень неважно. Когда солнце стало опускаться, Лю, как всегда, распорядился занять места для ночлега на крыше рубки. Ван отыскал прикорнувшего на палубе Терентия и приказал ему разостлать циновки. Потом, при помощи того же Терентия, он взобрался на крышу, сел, поджав ноги и закурил трубку…

Лю поднялся тотчас вслед за ним и молча лег на циновку, подложив под голову соломенную подушечку. Вану не хотелось спать, тревожные мысли превозмогали утомление.

Разговор европейцев, подслушанный им случайно почти месяц тому назад, гвоздем сидел у него в мозгу все время. Ничто, правда, не подтверждало его панических заключений и Ван понемногу стал даже успокаиваться, но сегодня, проходя мимо каюты, он ясно увидел, как Тенишевский клал свой револьвер в футляр от аппарата. Один вид ужасного оружия поверг Вана в такой трепет, что, сам не зная как, он очутился перед г-ном Лю и шепотом доложил ему о том, что он знал, перенеся для большей убедительности весь слышанный им разговор на вчерашний день. Но отношение хозяина к этому сообщению вселило в душу Вана еще большее смятение. Несмотря на то, что из доклада Вана ясно вытекало, что европейцы что-то подозревают и даже готовятся к каким-то действиям, Лю даже не распорядился их обезоружить. Он вообще никак не реагировал на взволнованную речь Вана и не отдал никаких приказаний. Его слова можно было понять и как похвалу, и как порицание.

— Благодарю вас, — сказал он равнодушно, — вы усердны сверх меры.

Страх перед европейцами, начинавший уже успокаиваться, охватил Вана с новой силой.

«Ведь это значит, что г-н Лю сам боится этих чертей! — размышлял он тоскливо. — Иначе почему же он не решился призвать их тотчас же к ответу, уличить и наказать?»

Нагнав на себя таким образом панику и трепет, Ван стал искать возможностей спасения от неотвратимой, как ему казалось, опасности. Лю, за спину которого он до сих пор считал уместным спрятаться в случае беды, оказался ненадежен. Конечно, он мог иметь свои соображения, но Ван знает европейцев лучше. Они, особенно русские, не любят долго исследовать явления и не интересуются подробностями. Им и в голову не придет разбираться в том, какую маленькую роль играет он во всех делах Лю Цзен Тао. Все окажутся у них виноваты одинаково… А вдруг они узнают или догадаются, что Елена не бежала с Книжниковым, как все думают, а похищена У Цзы Фу по распоряжению самого г-на Лю! Что будет тогда?

Ван искоса посмотрел на Лю. Тот лежал на своей циновке неподвижно, хотя Ван отлично видел, что он не спит. Но если он и не имел в виду нарочно изображать спящего, то, во всяком случае, разговаривать не собирался. Заговорить с ним сам Ван не решался, по опыту зная, что из этого ничего не выйдет. Ван ясно вспомнил твердое, решительное выражение лица Лю в памятный вечер исчезновения Елены, когда он в темном переулке отдавал последние распоряжения У Цзы Фу. Воспоминание это заставило Вана почувствовать себя крайне не в своей тарелке.

«Каверзы со стороны европейцев можно ожидать тоже каждую минуту, — рассуждал он. — Никто не может сказать, что они сделают. Хорошо, если просто высадят их с Лю на берег. А если вот сейчас, сию минуту, над краем крыши появится голова Тенишевского, скажет несколько бессмысленных, грубых слов и всадит ему в лоб пулю?!.. И этот человек, от которого зависит ничего подобного не допустить, лежит на циновке, как ни в чем не бывало, и даже не хочет разговаривать!»

Ван поморщился от неприятной дрожи, пробежавшей по спине.

«Нет, очевидно, что надо действовать самому… И в первую очередь обезопасить себя от револьверной стрельбы. Побьют — это не так страшно».

Заблудившись окончательно в этих противоречивых и маловероятных перспективах, Ван принялся действовать: демонстративно громко он постучал потухшей трубкой об основание мачты, с шумом продул ее и долго обшаривал свои карманы.

Лю не шевелился.

— Где же табак? — пробурчал Ван нарочно отчетливо. — Оставил внизу, наверное…

После этих слов, преувеличенно медленно он стал спускаться с крыши.

Очутившись на узкой палубе, Ван осмотрелся. Девушки собрались на носу и пели хором, Дорогов стоял один, облокотившись о перила на противоположном борту и его было видно сквозь рубку рулевого, Тася шла вдоль борта на корму, Тенишевский следовал за нею с пледом и подушкой, поддерживая ее свободной рукой. Оба скрылись за углом надстройки.

Минуту Ван постоял в нерешительности, затем, крадучись, спустился в кочегарку, вполголоса попросил у голого, истекающего потом мальчишки-машиниста плоскогубцы и вернулся с ними на палубу. В каюте, где были сложены вещи и сквозь сгущающийся сумрак виднелся спящий на койке Терентий, Ван снял с гвоздя сумку Дорогова и, как и ожидал, отыскал в ней кольт Павла Александровича. Торопясь и поминутно оглядываясь на Терентия, он разобрал его на части и, с усилием налегая на свой обросший слоем масляной грязи инструмент, сломал боевую пружину. Потом снова собрал револьвер, протер его чьим-то одеялом и положил на место.

Совершив все это, Ван некоторое время стоял в темноте каюты, тяжело дыша и прислушиваясь. Вокруг было спокойно. Он нащупал на столе полотенце и отер им пот со лба. Под полотенцем неожиданно обнаружились рассыпанные револьверные патроны. Это открытие наполнило его новым страхом. Еще раз горько вздохнув, он принялся отыскивать футляр от фотографического аппарата, в котором Тенишевский хранил свой револьвер.

Мудреный, никогда не виданный Ваном парабеллум упорно не поддавался его усилиям и не хотел разбираться. Наконец, в нем что-то щелкнуло и Ван тотчас опасливо отдернул руку (чего доброго, распадется вдруг на части и потом не соберешь!..) Это вполне разумное опасение заставило его переменить тактику. Осторожно он извлек из револьвера обойму.