Александр Бушков - Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков [litres]

Каким-то образом прямые улики на сей раз появились, и Овсянникова арестовали вскоре после обыска в его доме. Пятнадцать раз ускользавший от обвинения старый лис, должно быть, чересчур уверился, что ему будет везти вечно: и производившие обыск среди прочего отыскали лежавший едва ли не на виду обширный список чинов Главного и Московского интендантских управлений военного ведомства – с педантичным указанием сумм взяток, которые Овсянников им ежемесячно платил. Список тут же был отправлен военному министру Милютину, к взяточникам относившемуся крайне неодобрительно, так что все там поименованные, хотя у меня и нет точных данных, наверняка получили свое…

Может возникнуть резонный вопрос: к чему «мучному королю» было поджигать много лет кормившую его мельницу? Тут были свои тонкие нюансы, побудительные мотивы уже тогда были тщательно описаны чинами, имевшими отношение к следствию…

Мельница (часто именовавшаяся «Фейгинской» по имени построившего ее купца) Овсянникову не принадлежала. Он держал ее в долгосрочной аренде согласно контракту с владельцем, купцом Кокоревым. Срок контракта близился к концу. Оба купца долго были компаньонами, но потом между ними, как частенько случается, из-за чего-то пробежала черная кошка. И Овсянников получил достоверные известия, что продлевать с ним контракт Кокорев не будет.

Что для Овсянникова означало полный крах. Отнюдь не финансовый, бедность купцу никоим образом не грозила: у него оставался капитал в 12 миллионов рублей (что примерно равнялось личному состоянию императора). Суть совершенно в другом: потеряв контракт на мельницу, Овсянников автоматически терял титул «мучного короля», которым крайне гордился. Титул этот был основан на одном: оптовых поставках муки Петербургскому военному округу. В Петербурге, конечно, были и другие мельницы, помимо «Фейгинской» – но это ничем помочь Овсянникову не могло. В его долгосрочный контракт с военным ведомством на поставку муки в качестве обязательного условия был включен, уж не знаю почему, интересный пункт: военные принимали исключительно муку, смолотую на «Фейгинке» и ни на какой другой мельнице.

Гордый, властный, жесткий старик не мог перенести мысли, что лишится своей «королевской короны» (пусть и не значившейся ни в одном геральдическом альманахе). Вот и послал поджигателей: нет мельницы – нет проблемы…

Человек был решительный и энергичный, оказавшись под арестом, рук не опустил, наоборот, принялся яростно бороться за свою свободу, явно надеясь, что и в шестнадцатый раз прокатит. За пять тысяч рублей один шустрый адвокат написал жалобы в окружной суд и судебную палату – крайне искусно, витиевато. Не жалобы, а сентиментальный роман. Одновременно по какому-то совпадению в одной из популярных московских газет появилась статья, на все лады превозносившая Овсянникова как крупного филантропа и благотворителя, много лет жертвовавшего немалые суммы на церкви и благотворительные учреждения (сколько получил ее автор, истории так и осталось неизвестным, но в том, что статья была заказная, сомневаться не приходится).

История с мельницей стала сенсацией, выплеснувшейся и за пределы России, – очень уж крупной фигурой в тогдашнем деловом мире был Овсянников. Один из немецких сатирических журналов еще до ареста купца писал: дельца столь высокого полета никто попросту не решится арестовать, а если это и произойдет, двенадцатикратный миллионер вскоре окажется на свободе – разве что уже одиннадцатикратным.

Немцы оказались плохими пророками – Овсянникова не только арестовали, но и судили, приговорив к отправке на поселение в Сибирь (о лишении прав состояния по тому или иному пункту ничего не сообщается, по крайней мере в доступных мне источниках).

Зная «творческую биографию» Овсянникова и его методы, нет никаких сомнений: хотя сведений об этом нет, дать он, безусловно пытался. В 74 года как-то неинтересно менять Москву на отдаленные места Сибири, пусть даже речь идет не о каторге, а о простом поселении (ссыльнопоселенец жил на свободе, мог заниматься, чем хотел, при наличии денег строить себе какие угодно хоромы и с утра до вечера гулеванить с цыганами – разве что были некоторые ограничения на передвижения). Безусловно, пытался, уж он-то прекрасно знал нравы, царившие в судебной системе, и нехитрый принцип «все берут, все дают». Но ведь не срослось? Пришлось отправляться в Сибирь. Значит, нашелся судья, который не взял? Ну что же, были и чиновники, которые не брали, и интенданты, которые не воровали вопреки тому самому всеобщему принципу (хотя они были редки, как белые вороны или алмазы размером с кулак).

(А впрочем, не исключено, что все обстояло не так возвышенно и благородно, и никакого судьи-бессребреника не было. Не исключено, что (как случалось не раз) о происшедшем узнал Николай I, взял дело под личный контроль, и в этих условиях никто просто не решился принять…)

В общем, вот так работала николаевская судебная система. С введением суда присяжных все изменилось самым решительным образом. Как-то тихо и незаметно исчезла и система «прямых улик», и формулировка «оставить в подозрении». Но главная беда – было покончено с принципом неотвратимости наказания для отягощенных «прямыми уликами». Безусловно, и среди них находились люди, уходившие от приговора благодаря взяткам или связям, – но в общем и целом принцип работал, и неплохо.

А вот теперь – перестал. Теперь обстояло вовсе даже наоборот, даже субъект, отягощенный весомейшими «прямыми уликами», мог выйти из зала суда оправданным вчистую, даже если он совершил убийство. Теперь все зависело от красноречия и пронырливости адвоката, по сути, игравшего в суде главную роль. Все отныне шло на эмоциях: если адвокату удавалось обаять присяжных, они, растрогавшись, оправдывали и вора, и мошенника, и убийцу, и это происходило слишком часто.

Публика ломилась на судебные заседания, как на представление модной пьесы. Самые известные адвокаты стали чем-то вроде нынешних звезд эстрады. У них, как у знаменитых оперных певцов, появились группы фанаток, устраивавших своим кумирам истерические овации. «Суперстар» адвокатуры получали фантастические гонорары (хотя порой рекламы ради бесплатно брались за мелкие дела). Воцарился театр, главным стало, повторяю, красноречие и умение бить на эмоции.

Вот парочка относительно безобидных примеров, в общем, не вызывающих отрицательных чувств, зато прекрасно иллюстрирующих новые методы. Оба – из деятельности знаменитейшего адвоката Плевако, носившего прозвище «Лев».

Старушка украла медный чайник. Плевако не разливался соловьем, он был краток:

– Господа присяжные! Россия пережила нашествие татар – и не погибла. Перенесла вторжения шведов, поляков, Наполеона – и не погибла. Но теперь, когда старушка украла грошовый медный чайник, Россия, несомненно, погибнет…