Александр Бушков - Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков [litres]

Два характерных случая. Французский король Людовик XVI был человеком, в общем, неплохим, но толково управлять не смог бы, пожалуй, и небольшим городком, не то что страной. Тут бы и принять меры – как в свое время их приняли к королю Карлу Безумному (и в самом деле сумасшедшему). Но французская элита к тому времени разложилась настолько, что неспособна была предпринять ни малейших усилий для спасения монархии, и грянула революция…

Пример прямо противоположный. Примерно в те же времена английский король Георг III был законченным сумасшедшим, уже плохо воспринимавшим реальность. Однако английская элита, в отличие от французской, была сильной, сплоченной и способной без колебаний принять решительные меры. Настолько сильной, что короля даже не стали убирать с трона, хотя сделать это было не труднее, чем уволить нерадивого слугу. Королю предоставили полную свободу в одном из его замков (конечно, под постоянным надзором дюжих слуг), а державой стали управлять, и неплохо, господа благородные лорды. И все обошлось, не возникло и тени кризиса, раскола в обществе, других крупных неприятностей…

Российская элита, разложившаяся во времена Николая, в последние годы правления Александра II была еще достаточно решительна и сильна. Монархисты располагали двумя крупными идеологами – обер-прокурор Синода Победоносцев и редактор влиятельной газеты «Московские ведомости» Катков (был еще и «коллективный» идеолог – в лице прочно забытой ныне организации под названием Московский Славянский благотворительный комитет). И был наследник-цесаревич.

Уже не юноша – тридцать шесть лет. Вполне взрослый человек сформировавшихся убеждений: жесткий консерватор, волевой, решительный, сурового нрава. Его взгляды в значительной степени формировал Победоносцев, сказавший однажды знаменитую фразу о том, что Россию следует ради ее же блага подморозить. Так что кандидатура на замену имелась неплохая… Полная противоположность незадачливому отцу.

Один из моих предшественников давненько уж выдвигал ту же самую версию: что в убийстве Александра II замешана российская элита. Однако мотив он выдвигал иной: по его теории, все произошло оттого, что как раз 1 марта 1881 года министр внутренних дел Лорис-Меликов, правая рука царя, этакий «зам по либеральным реформам», собирался представить императору на подпись проект конституции.

Это заблуждение – будто речь шла именно о конституции – широко распространено и среди сторонников традиционной версии убийства – одни народовольцы и никого кроме. В перестроечные времена на народовольцев вылили немало грязи: дескать, какую прогрессивную реформу сорвали, мерзавцы! Стране оставался один шаг до появления конституции, а они…

Так вот, никакой конституции – и даже чего-то хотя бы отдаленно ее напоминавшего – не было. Проект Лорис-Меликова всего-навсего предполагал ввести в государственные структуры комиссии, состоявшие бы из выборных депутатов, и не более того. При этом никакой реальной власти и возможности хоть как-то влиять на государственные дела этим комиссиям не предоставлялось, роль их была абсолютно непонятной и мутной: этакие бесправные наблюдатели, и не более того. Еще одна красивая финтифлюшка на парадном дворянском камзоле. За такую бумагу убивать никто не стал бы. А вот для замены императора наследником – вполне…

Можно попробовать примерно реконструировать, не особенно и фантазируя, как это происходило, опираясь на примеры из прошлого и настоящего.

В чьем-нибудь дворце регулярно собираются представители той самой элиты – не светские бездельники, а люди, стоящие у рычагов власти. Поначалу все разговоры сводятся исключительно к сетованиям: император слаб, он совершенно отпустил вожжи, совершенно ясно уже, что дельно управлять державой он не в состоянии… Но постепенно те, кто только жалуется и печалится, отсеиваются, остаются люди дела. И разговоры начинаются уже другие: коли уж ситуация настолько скверная, а вполне достойная кандидатура всем известна… Не пора ли что-то предпринять, господа, ради спасения монархии и ее изрядно пошатнувшегося престижа? Тем более что самим ничего предпринимать и не нужно – нужно просто-напросто не мешать бомбистам из «Народной воли», в восьмой раз собравшимся на охоту… Чертовски удобная ситуация: не устраивать заговора, неизбежно расширяющего круг посвященных до опасного предела. Всего лишь не мешать госпоже Перовской и ее сподвижникам. И только…

Именно так вполне могло быть – и не раз бывало в мировой истории. Добавлю еще: несомненно, сиятельные господа откровенно нервничают, им нужно спешить, потому что складывается опаснейшая для их планов ситуация, и инициатор ее – сам Александр II, на сей раз проявляющий нешуточную решимость, волю, энергию…

Но давайте по порядку, то есть с самого начала…

Еще шестнадцать лет назад начался бурный роман императора (которому тогда было под пятьдесят) с очаровательной княжной Екатериной Долгоруковой (которой не было и двадцати). Со стороны императора это была настоящая, сильная, так и не остывшая за эти шестнадцать лет любовь. О побуждениях Екатерины знает, пожалуй, один Господь Бог…

Сам по себе такой роман, пусть даже при серьезной разнице в возрасте, не вызывал бы ни малейшего порицания, коли уж мужик проявил столь пылкую любовь и постоянство (хотя до того кобелировал изрядно). В конце концов жена автора этих строк моложе его на двадцать лет, ну и что?

Беда только, что этот роман изобилует откровенно грязными эпизодами…

В том же 1865 году, когда отношения парочки, по мнению историков, достигли, как бы это поделикатнее, приятного финала, император своими руками сокрушил другую не менее пылкую любовь – собственного сына Александра. Двадцатилетний тогда цесаревич был безумно влюблен в юную княжну Марию Мещерскую. Настолько, что открыто заявлял о намерении отречься от права на престол, жениться на возлюбленной и жить частным лицом.

Однако у императора были другие планы. Он прямо-таки ультимативно потребовал, чтобы Александр женился на невесте своего внезапно умершего старшего брата Николая – датской принцессе Дагмаре, в православном крещении – Марии Павловне. По утверждениям царя, речь шла о высших государственных интересах, некой «чрезвычайно важной политической комбинации»…

(Как я ни ломал голову не один год, до сих пор не в состоянии понять, в чем важность и вообще смысл этой «комбинации». Дания не играла совершенно никакой роли в европейских делах, среди великих держав не числилась. К тому же только что была жестоко бита в короткой войне австро-прусской коалицией и потеряла изрядный кусок территории – Шлезвиг-Гольштейн, населенный в основном немцами и присоединенный к Пруссии.)