Иван Снегирёв - Жизнь двенадцати царей. Быт и нравы высочайшего двора

— Вальс, венский вальс! Значит, Австрия! Так я и думал!.. Я тоже!.. Стало быть, мы поможем Австрии! — зашептались мужчины, в то время как дамы наблюдали, как танцует император с Марией Апраксиной, и сгорали от любопытства, о чём они говорят.

— Машенька — мне ведь можно так тебя называть?.. Ты не обиделась, дитя моё, что мы пустились танцевать без предварительных разговоров и этих assiduités, как выражаются французы, будь они неладны — я имею в виду французов, а не assiduités, — вальсируя и поглядывая на себя в зеркала, говорил Николай Павлович. — Право же, у меня так много забот и так мало времени, что трудно найти минутку, чтобы открыть своё сердце.

— Государь, с двенадцатилетнего возраста я мечтала о встрече с вами, и вот мечты мои осуществились, — могу ли я обижаться? — возразила девушка, снизу вверх глядя на него и кокетливо улыбаясь.

— Неужели с двенадцатилетнего? — удивился Николай Павлович. — Где же ты меня видела?

— В Смольном институте. Все наши девочки были влюблены в вас, а madame Адлерберг постоянно твердила нам, что любовь к государю — это святое чувство, — она призывно улыбнулась и облизнула губы.

— Ах, так! — сказал Николай Павлович, несколько обескураженный её напором. — Так ты понимаешь, чего я жду от тебя? Немного внимания, немного ласки для старого усталого солдата.

— Зачем же мы теряем время? Пойдёмте же туда, где нам не смогут помешать! — воскликнула она, сжимая его руку и увлекая из круга пар, которые только что начали танцевать.

— Какая непосредственность! Какая чистота! — сказал восхищённый Николай Павлович. — Но погоди, дай окончиться вальсу. И потом — кто будет царицей бала, если мы сразу удалимся? Я полагал, ты обрадуешься, если станешь ею.

— О, я рада, рада, очень рада! Но это всё после, после! — притопнув ножкой, вскрикнула девушка. — Ах, этот несносный вальс, и когда он окончится?!..

— …Сегодня я осталась без ментора: папА не до меня, — сказала Мария Николаевна графу Строганову, кивая на Николая Павловича и Марию Апраксину, которые после вальса пошли во внутренние комнаты дворца. — Что вы мне рассказывали о ваших планах? Я думаю, нам тоже надо найти уголок, где не так шумно…

Перед дверями, за которыми скрылись император и его избранница, немедленно появились четыре человека в мундирах почтовых служащих. К ним подошёл человек в сине-жёлтом мундире ротмистра Мариупольского гусарского полка.

— Почему оделись почтальонами? — сипящим шёпотом спросил он. — Совсем с ума сошли?! Почтальоны на балу!

— Виноваты, ваше высокоблагородие! — щелкнув каблуками, ответили они. — Опять у нас что-то перепутали.

— Когда прекратится эта путаница? — раздражённо ответил он. — Мне тоже другого мундира не нашли, кроме как мариупольского — Мариуполь, мать твою!..

Алексей Фёдорович Орлов принадлежал к тем Орловым, которые сыграли большую роль в русской истории XVIII века. Его дядя Григорий был любовником императрицы Екатерины; он помог свергнуть её мужа Петра III, чтобы она стала единодержавной правительницей. Другой дядя, Алексей, организовал этот заговор и после его осуществления отправил Петра III на тот свет; впрочем, будучи человеком разносторонних талантов, Алексей Орлов-старший прославился и многими другими деяниями — разгромил турецкий флот в Средиземном море, выкрал в Италии самозванку княжну Тараканову, называвшую себя дочерью покойной императрицы Елизаветы и имевшую виды на русский престол, вывел в России новую породу лошадей, разводил голубей и кур, строил и украшал Москву, фактическим хозяином которой был в конце своей жизни.

Фёдор, отец Алексея Орлова-младшего, был четвёртым из пяти братьев Орловых, и тоже отличился и в дворцовом перевороте, приведшим к власти Екатерину, и в войне с турками. Фёдор Орлов никогда не был женат, однако долгое время жил с вдовствующей полковницей Татьяной Ярославовой, которая родила ему пятерых детей. Императрица Екатерина, снисходительная к амурным шалостям своих подданных, к тому же, благодарная Орловым за помощь в захвате престола, даровала детям Фёдора право носить фамилию отца и наследовать его состояние — таким образом, Алексей ни в чём не чувствовал себя ущёмлённым.

По достижении семнадцати лет он выбрал военную карьеру и преуспел на этом поприще. Он участвовал во всех крупных сражениях с Наполеоном — от Аустерлица до Бородина, Дрездена и Ульма, и в 1814 году вступил с русской армией в Париж. После войны он быстро дослужился до командира Лейб-гвардии конного полка; офицеры его полка, подобно многих другим офицерам, роптали на российские порядки и заводили общества для обсуждения мер по исправлению этих порядков. Алексей Орлов решительно воспротивился подобным начинаниям: собрав своих офицеров, он объявил им, что не допустит никаких обществ в полку и поступит по всей строгости, если узнает впредь.

Полной противоположностью ему в этом плане был его младший брат Михаил. Прославившийся не менее Алексея в войне с французами и даже принявших от них капитуляцию Парижа, Михаил после войны стал одним из самых видных оппозиционеров в армии. За его дивизией и за ним лично был учреждён особый надзор ввиду неблагонадёжности, которая вскоре подтвердилась при следующих обстоятельствах. Капитан Брюханов, служивший в этой дивизии, разозлённый действиями каптенармуса, мешавшего ему наживаться на провиантских ассигновках, воспользовавшись первым же незначительным промахом последнего, велел наказать его палками. Рота, возмущённая явной несправедливостью наказания, вырвала товарища из рук наказывавших его унтер-офицеров, отняв у последних также и палки. Михаил Орлов, рассмотрев дело, признал претензии солдат правильными и отдал под суд капитана Брюханова.

Это вызвало большой переполох в высших инстанциях, и Михаила Орлова отправили в отставку, но выйдя со службы, он продолжал поддерживать связи с недовольными офицерами, а они видели в нём своего вождя в случае государственного переворота. Понятно, что после событий 14 декабря 1825 года, пусть он и не участвовал в них из-за отсутствия в Петербурге, Михаил Орлов был арестован и посажен в Петропавловскую крепость, где провёл полгода. Император Николай Павлович считал его самым опасным из заговорщиков, включив в список лиц, подлежащих смертной казни, однако за брата вступился Алексей. Сам он без раздумий принял сторону правительства в ходе событий на Сенатской площади и по приказу императора ходил в атаку со своими конногвардейцами на мятежников. Уже на следующий день после этого Николай Павлович возвёл его в графское достоинство: «в воздаяние за отличное служение нам и Отечеству», как сказано было в высочайшем рескрипте.