Галина Зеленина - Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

Иерархизация и вообще стратификация социума производится путем классификации мучеников и перечисления половозрастных категорий в определенном порядке. Самыми ценными категориями оказываются старики (старейшины, мудрецы) и беременные женщины: стариков зачастую убивают первыми (и хронист делает отсылку к Иез 9:6: «И начали они со старейшин…») и их гибель описывается индивидуально и поименно. Также неоднократно подчеркивается, что враг не пожалел ни будущих матерей, ни младенцев. В мученических подвигах выявляется иерархия святости: евреи Эллера, согласно описанию двух хронистов, избрали из своей среды пятерых наиболее благочестивых, дабы те убили остальных.

И главное, сам акт мученичества является механизмом сакрализации. Он меняет статус времени с профанного на сакральный: так, день второго погрома в Вормсе (1 сивана) был объявлен постом в рейнских общинах. Меняет он и статус человека. Мученическая смерть — это способ приобщиться к сонму святых и праведных, воссесть в золотом венце у престола Всевышнего рядом с праотцами и великими мудрецами. Подобными перспективами воодушевляли своих товарищей инициаторы коллективных самоубийств. А для людей низшего статуса, исключенных из избранного народа или не полностью включенных в него, мученическая смерть — способ повысить свой статус, вернуться или утвердиться в качестве сына Израилева. Именно так объяснял свой кидуш Га-Шем Ицхак бен Давид Парнас, надеявшийся жертвоприношением детей, матери, дома, синагоги и себя самого искупить грех крещения и «воссоединиться со своими товарищами». С той же целью «пребывать в обществе евреев», стать равноправным членом общины, пусть и в мире ином, приносили себя в жертву прозелиты и другие социально дискриминируемые индивиды. Так, один «праведный гер» уточнял у раввина, каковы его перспективы, если он «зарежет себя, дабы засвидетельствовать единственность Его великого имени». Услышав, что он будет пребывать в обществе евреев вместе «с отцом нашим Авраамом», «благочестивый муж сразу же взял нож и зарезал себя». Другой маргинал, человек незнатного происхождения и сын нееврейки, перед тем как вонзить нож себе в шею, громко крикнул, чтобы услышали все окружающие: «До сих пор вы презирали меня. Теперь смотрите, что я сделаю!»

Можно заключить, что мученичество в еврейских хрониках крестовых походов предстает своего рода обрядом перехода, инициацией в общину Израиля или праведную элиту этой общины. И этот обряд повышения статуса, как и положено инициациям, сопровождается надругательством, унижением или даже осквернением и происходит в лиминальном пространстве в сакральное время.

Важным, если не центральным вопросом в исследовании погромов 1096 года становится вопрос об отношении еврейских источников — хроник и литургических плачей — к действительности. Ученые сделали вывод о вероятных расхождениях между 1096 и «1096» (по изящному выражению Джереми Коэна) и о необходимости, анализируя нарративные источники, оставаться в границах текста и не экстраполировать полученную информацию на реальность. Из этой установки выросло еще одно направление исследования — поиск источников источников. Раз тексты не были достоверным отображением действительности, они отражали что-то другое, прежде всего другие тексты. Такие источники были найдены как в еврейской традиции: Библия, талмудическая литература и литургическая поэзия, — так и в современной христианской культуре: агиографиях, искусстве и проч.

Самой, пожалуй, интригующей загадкой в поведении евреев во время погромов в германских городах является ведущая роль женщин в актах мученичества, которую отмечают многие источники — как еврейские, так и христианские. Женщины убивали своих детей, а затем и себя, они провоцировали врагов на убийства и побуждали своих мужей к решительным и смелым действиям. Вот несколько утверждений такого рода:

…И там [в Шпейере] была одна женщина, известная и набожная, и заколола себя во освящение Имени. И она была первой среди резавших и зарезанных во всех общинах.

…И там [в Майнце] женщины с мужеством опоясывались оружием и убивали своих собственных сыновей и дочерей, а затем и самих себя. И многие мужчины собрались с силами и закололи жен, и детей, и младенцев.

…Все это делали женщины, которые подвигли мужей своих укрепить руки свои, дабы противостоять повешенному [т. е. Иисусу, т. е. христианам].

…И еще женщины, чистые, дщери царей, кидали монеты и серебро в окна, под ноги врагам, чтобы те стали собирать богатство и задержались бы, пока те закончат зарезать сыновей и дочерей своих.

Также стоит привести полностью самую, кажется, страшную из историй об инфантициде и суициде, совершенном жертвами погромов 1096 года.

Кто видел, кто слышал о деянии, подобном тому, какое совершила госпожа Рахель, дочь Ицхака, сына Ашера, и жена Йегуды? Она сказала своим подругам: «Есть у меня четыре ребенка. И не жалейте их, чтобы не пришли необрезанные и не захватили их живыми и не пошли бы они по их ложным путям. И с моими детьми тоже освятите святое имя Бога». Одна из ее подруг взяла нож, чтобы зарезать сына ее. И когда «мать сыновей» увидела нож, возопила она […] «Где милость твоя, о Бог?» […] Подруга схватила мальчика и зарезала его. […] Мальчик Аарон, увидев, что зарезали брата его, закричал: «Мама, не убивай меня», и убежал, и спрятался.

У нее также было две дочери, Белла и Мадрона, скромные и красивые девушки. Они взяли нож и заострили его, чтобы не было зазубрин. Они вытянули шеи свои, и мать принесла их в жертву Господу.

Когда благочестивая женщина закончила принесение в жертву троих своих детей, она возвысила голос свой и воззвала к сыну своему: «Аарон, Аарон, где ты?» Она вытащила его за ноги из-под сундука, где он спрятался, и зарезала его перед великим Всевышним. И она обняла своих детей, двоих справа, двоих слева от себя, и так сидела, пока не пришли враги и не нашли ее сидящей и плачущей над ними. И сказали ей: «Покажи нам деньги, которые ты прячешь в рукавах твоих». Но когда они увидели убитых детей, они зарезали и убили и ее на них, и угасла ее чистая душа.

…Так она умерла со своими четырьмя детьми, как другая праведная женщина с ее семью сыновьями, и это о них сказано: «Мать сыновей возрадуется». Когда отец увидел смерть четверых своих детей, прекрасных душой и телом, он зарыдал горько и бросился на меч.

История эта в основе своей, видимо, реальна — по крайней мере, Рахель, дочь Ицхака, упоминается в «памятных книгах» — списках жертв, которые общины составляли после погромов для поминовения погибших в своих молитвах. Мотивация инфантицида — чтобы враги не захватили детей, убив родителей, и не воспитали в своей вере — также вполне реалистична и встречается в других местах. Правдоподобны и разные подробности, например, то, что мальчики носят еврейские имена (Аарон), а девочки — нееврейские (Белла и Мадрона). В то же время мы видим здесь легитимацию этого чудовищного убийства через отсылку к освященному традицией мученическому образу — матери семерых сыновей. Вероятно, тут есть и аллюзия на современную христианскую иконографию — поза Рахели, сидящей и плачущей над убитыми детьми, напоминает распространенное изображение праматери Рахили, иллюстрирующее стих из пророка Иеремии «Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» (Иер 31:15). Этот стих цитируется в Евангелии в связи с избиением младенцев в Вифлееме: «Сбылось реченное через пророка Иеремию…» (Мф 2:18). И еще раз отметим ведущую роль женщин в мученичестве: детей зарезает мать со своими подругами, дочери сами готовят орудие убийства и с готовностью отдаются в руки матери, в то время как, по крайней мере, один сын, наоборот, стремится избежать этой участи, а отец совершает самоубийство, но уже после всех событий, и оно становится, скорее, не религиозным мученичеством, не смертью за веру, а актом отчаяния.