Агостино Паравичини Бальяни - Тело Папы

Христос дал юрисдикцию и власть не месту, не Риму, а Петру и его наследникам [237]. Поэтому, продолжает Бальд, «где папа, там и Рим, Иерусалим, гора Сион и общая наша родина» [238]. Персона папы представляет всю Церковь, в том числе, в пространственном отношении.

В трактате «О размышлении» Бернард Клервоский описывает институциональное единство папы и кардиналов в терминологии здоровья и болезни: «Посмотрим на присных твоих, на помощников. Они никогда тебя не оставляют, они всегда рядом. Если они хороши, тебе первому в том польза, но если плохи, ты же первым и пострадаешь. Не думай, что ты здоров, если ломит в боку» [239]. Иоанн Солсберийский тоже уверен, что Евгений III сознавал «боль в боку, ведь именно так он называл своих помощников и советников» [240]. Правда, образ «бока», latus, этот не прижился, потому что конкурировал с «личным легатом», legatus a latere, техническим термином в языке дипломатии и канцелярии Римской Церкви.

В 1167 году Иоанн Солсберийский называет кардинала-легата Петра Павийского «членом Римской Церкви», membrum Ecclesiae Romanae [241]. Эта метафора появляется у Оттона Фрейзингенского: в «Деяниях императора Фридриха I» кардиналы – высшие члены, которым не следует оставлять голову, то есть папу [242]. Незаметно Оттон лишает термин membrum, означающий кардиналов, связи с Римской церковью, а привязывает его к папе. Кардиналы – единое тело с папой. Согласно папскому биографу Бозону, кардиналы «принадлежат своей главе так, как члены его тела» [243].

Первым среди понтификов XIII века этой телесной метафорой воспользовался Иннокентий III. В послании от августа 1198 года он называет кардиналов «членами нашего тела» и восклицает: «все мы – единое тело во Христе» [244]. Образец он нашел в Библии. Павел говорил, что «мы члены тела Его» [245]. Апостол обращался ко всем христианам. Иннокентий III дублировал смысл фразы и отнес ее исключительно к иерархии Римской церкви: тело папы , члены коего – кардиналы, объединяется в единое тело с Христом.

Слову «член», membrum, канонисты предпочли «часть тела», pars corporis. Первое тому свидетельство – у Бернарда Пармского, в середине XIII века: «Только кардиналов можно посылать от лица папы, de latere pape, в прямом смысле слова, потому что их называют частью тела папы» [246]. В начале XIV века выражение «часть тела папы» уже закрепилось в канонистике [247]. Отказ от слова membrum в пользу pars следует приписать влиянию «Кодекса Юстиниана», определявшего сенаторов как «часть тела» императора [248]. Чем кардиналы не церковный сенат?

Остиец углубил экклезиологическую близость папы и кардиналов, воспользовавшись новой телесной образностью: «Хотя папа глава вселенской Церкви, а верующие – ее члены в общем, в особенности же папа – глава кардиналов, а кардиналы – члены. Тело настолько с главой неделимо, что не нужна и клятва верности или подчинения. Он не получает от них такой клятвы потому, что они составляют как бы его нутро» [249]. Эта странноватая анатомическая метафора появилась тогда, когда европейцы с пользой для себя познакомились с внутренним устройством тела и трупа [250]. И Остиец в своем рассуждении идет до конца: если кардиналы «как бы его нутро», tamquam sibi inviscerati, значит, заболевшему кардиналу нельзя пустить кровь без специального разрешения верховного понтифика [251].

Остиец трактует формулу pars corporis pape в связи с прерогативами кардиналата: кардиналы часть тела папы потому, что «все они принимают решения вместе с папой» [252]. В «меморандуме» кардиналов из семейства Колонна против Бонифация VIII они определяют себя «судьями наряду с римским понтификом, то есть члены не только тела Церкви, но и ее главы» [253]. Колонна воспользовались только древними терминами, но придав им явно полемическое значение [254]. Включение кардиналов в персону папы призвано усилить их участие во власти папы и переосмыслить их особое положение по отношению к епископам. Дискуссия завершилась посланием Евгения IV архиепископу Кентербери Генриху Чичели (1439), которое вошло в Свод канонического права. Здесь папа заявляет, что кардиналы – его «помощники и резонно называются его братьями, они часть его тела, неотделимые его члены» [255]. Оба термина, membra и pars, веками раздельно оформляли метафорическое единение кардиналов с персоной папы, а здесь торжественно объединились.

Бозон, биограф Александра III, описывает триумфальный въезд папы в Рим в марте 1178 года: «Все посмотрели на его лицо, как смотрят на лик Христа, коего он наместник на земле». То было на праздник св. Григория Великого, накануне четвертого воскресения Великого поста. Римляне встретили понтифика с хоругвями и крестами. Биограф добавляет, что «не припомнит подобного приема какого-либо папы». Сенаторы и магистраты, благородные и простые, с оливковыми ветвями в руках пели подобающие славословия [256]. В конце XIII века во время коронации, перед Бонифацием VIII шел белый конь, несший на спине крест [257]. В последние десятилетия XIV века крест заменили на остенсорий с освященной гостией [258]. Одновременно утвердился обычай вышивать крест на парадной обуви папы [259]. Даже о состоявшемся избрании нового понтифика объявляли, цитируя сказанное Павлом о Христе: «Объявляю вам радость великую» [260]. Данте видел в Бонифации VIII «плененного Христа» [261]. Алваро Пелайо (1332) восклицал: «Поскольку понтифик представляет Христа на земле, верующий, глядящий на него с верой, видит самого Христа» [262]. «Папа наследник Адама, первый человек, и поэтому Бог пожелал, чтобы наместник Христа в особенности являл образ его и подобие» [263]. Согласно юристу Антонио да Будри (1338–1408), «содеянное папой как наместником Бога трактуется как деяние Бога, на действия наместника следует смотреть как на действия Господа » [264].

В XI–XIII вв. папа стал единственным «наместником Христа», живым его образом на земле [265]. Поэтому, по крайней мере, с начала XIII века, папская литургия зримо отличается от богослужения священников и других епископов христианского мира. На вопрос «почему римский понтифик в причастии следует особому обиходу» Лотарио де Сеньи отвечает в трактате «О священном таинстве алтаря»: «Римский понтифик принимает причастие не там, где преломляет гостию, не у алтаря, а на кафедре, потому что Христос преломил гостию в Эммаусе перед двумя учениками, а ел ее в Иерусалиме, перед одиннадцатью апостолами» [266]. Ближе к концу столетия (1286) Гильом Дюран углубил эту мысль Иннокентия III: «Будучи наместником Христа, верховный понтифик – глава всех подвизающихся в Церкви воинствующей. Совершенно и торжественно представляя главу Церкви Христа, он и причащается в особо торжественном месте» [267].

Около 1100 года писал Йоркский Аноним, на его аргументации реконструируется зарождение феномена «двух тел короля» [268]. Король – двойственная личность, persona geminata, из двух персон короля одна – от природы, ex natura, друга – от благодати, ex gratia; одна проявляется в «качествах человека», другая – «в духе и добродетели»; в первой человек «по природе индивид», во второй – «по благодати Христос, то есть Богочеловек» [269]. Король – Бог и Христос по благодати, действует же он «как человек» [270]. Разделение между функцией и индивидом доведено здесь до предела, автор доходит до того, что сам Христос в своем человечестве был «слабым» [271]. С точки зрения епископата, эта перспектива определенно принижает священство: король, исполняя свою должность, in officio, представляет обе природы Христа, епископ ниже, потому что представляет Христа лишь в человеческой природе [272].