Агостино Паравичини Бальяни - Тело Папы

Между 24 января 1295 и 6 мая 1296 года, во всяком случае, до декабря 1296 года, Бонифаций VIII приказал возвести грандиозный «мавзолей» в центральном нефе базилики Св. Петра, напротив внутренней стены западного фасада [948]. Речь шла не об обычной могиле, но о капелле с местом для молитвы, молельней. Капелла напоминала балдахин с восьмиугольным куполом на четырех колоннах, молельня была огорожена железным парапетом. Гробница размещалась у внутренней стены, в нише, за занавесом, который приподнимали два ангела, открывая взгляду фигуру папы, gisant, возлежавшую на саркофаге, украшенном гербами рода Каэтани.

В XVI веке над гробом еще можно было лицезреть мозаику, которую приписывали Якопо Торрити: в центре сидела Дева Мария с Младенцем, по бокам стояли апостолы Петр и Павел, внизу был изображен мистический трон, упомянутый в Апокалипсисе, с крестом и двумя пальмами по сторонам [949]. Папа был представлен с именем (Bonifatius VIII), так же как Иннокентий III на мозаике апсиды той же базилики, послужившей, видимо, моделью [950]. Бонифаций VIII, одетый в плащ, с короной regnum на голове и символическими ключами св. Петра в руках, преклонял колени перед Марией и Младенцем, «почти касаясь сложенными в молитве руками рук Богоматери и Христа, протянутых к нему» [951]. Петр стоит над ним, положив руки на плечи, как бы желая лично представить его Марии и Младенцу.

Двумя десятилетиями ранее другой папа римского происхождения, Николай III Орсини (1277–1280), построил в Ватиканской базилике капеллу в честь св. Николая, повелев служить в ней три мессы в день [952]. Он посвятил капеллу небесному покровителю дьяконии, Сан Никола ин Карчере Туллиано, которую возглавлял в качестве кардинала и которая вдохновила его на выбор папского имени. Бенедетто Каэтани, возведенный в ранг кардинала Николаем III, выбрал для своей погребальной капеллы небесный патронат папы, Бонифация IV (608–615), имя которого он принял при избрании. Ко всему прочему, папа Бонифаций IV покоился здесь же, внутри базилики Св. Петра [953]. Мы точно знаем, что Бенедетто Каэтани под именем Бонифация VIII пожелал возвести новую капеллу в честь Бонифация, «исповедника и понтифика» [954]. Это означает, что «папа пренебрег другим Бонифацием, мучеником, которому, в отличие от папы Бонифация IV, в базилике 14 мая служили мессу, следуя принятому здесь мартирологу» [955].

Согласно «Папской книге», Бонифаций IV добился от императора Фоки разрешения превратить Пантеон в христианскую церковь. Этот эпизод заметил Зифрид из Бальхаузена, единственный современник, повествующий о гробнице Бонифация VIII [956]. Отметим также, что реликвии Бонифация IV выставлялись в двух римских церквях во время неурядиц в отношениях между империей и папством. Его руку извлекли из ватиканского саркофага и вместе с другими останками святых пап поместили в алтарь Санта Мария ин Космедин, освященный Каликстом II 6 мая 1123 года после Вормского конкордата [957]. В тот же день папский камерарий Альфано подарил этому храму папский трон, отреставрированный по его заказу, чтобы «четко предъявить монархические притязания папства» [958]. Каликст II принял еще одно решение относительно Бонифация IV и перенес его гробницу внутрь Ватиканской базилики [959]. Останки другого папы-мученика по имени Бонифаций в 1246 году разместили в капелле Св. Сильвестра при римской церкви Четырех Мучеников [960]. Тогда же капеллу украсили фресками, изображавшими жизнь папы Сильвестра I и обстоятельства Константинова дара: этот политический манифест должен был напомнить императору Фридриху II мирское и политическое верховенство папства [961].

Итак, Бонифаций VIII захотел в большей мере почтить не мученика Бонифация, а папу Бонифация IV, мощи которого были перенесены в базилику Св. Петра и в другие римские церкви во время конфликтов с империей (1123, 1246 гг.). Это впечатление не ослабляется тем обстоятельством, что Бонифаций VIII добавил реликвии других святых к праху Бонифация IV: его останки служили явным политическим символом [962]. Иначе зачем ему было возводить в честь папы алтарь в соборе города папы, нового города, призванного сменить Палестрину, облюбованную ненавистными ему Колонна? [963]

Лик статуи Бонифация VIII, выполненной, вероятно, Арнольфо ди Камбьо, дышит «классическим покоем, победой над смертью» [964]. За несколько лет до того, в 1282 году, тот же Арнольфо изобразил усопшего кардинала Гильома де Бре с чертами старости на лице [965]. Застывшее тело и «лицо старика, заснувшего тяжелым вечным сном», тело и лицо, противопоставленное юным служкам, задергивающим занавес над само́й смертью» [966]. Еще разительнее контраст с другой известной надгробной статуей – Климента IV, этого каменного воплощения старости и смерти [967].

Согласно Бернарду Ги, «папа заказал себе памятник и каменное изображение, словно живое » [968]. Лицо бонифациевского gisant вводит вечность в настоящее, не отрицая его, это «портрет», который претендует на то, что сделан с еще живого человека [969]. Это новшество возмутило современников [970]. Придворный поэт Бонаюто из Козентино знал, что создание гробницы было для Бонифация VIII делом славы. Он заказал себе памятник, который позволил ему, «отцу отцов» и «бдительному судье мира», «остановить время» [971].

Лежащую фигуру «открывают» не служки, а ангелы, словно папа – живой! – между Богом и людьми, как бы ангел. Разве Петр Дамиани не говорил, что папа «по чести и достоинству выше человеческого состояния»? А Иннокентий III не утверждал, что папа «между Богом и человеком» [972]? Эту идею понтифику изложил поэт Гальфрид Винсальвский: «Ты не Бог и не человек, но некто средний между ними», «весь ты превыше людей» [973]. Остиец († 1271) настаивал, что папа «превыше человека, он ниже ангелов, ибо смертен, но выше их по власти и авторитету» [974].

Портрет живого Бонифация VIII предвещает бессмертие (воскресение), но вместе с тем «воплощает» черты конкретного лица – живого папы – в персоне верховного понтифика. Его надгробная статуя, помещенная в капеллу, которая была задумана как «конкретное зримое воплощение своего понтификата», есть образ тела, выполняющего «функцию понтифика» [975].

Взгляд служившего священника падал на саркофаг, тем самым статуя визуально оказывалась включенной в литургическое действо, «словно в зеркале отразившееся в композиции саркофага и моделировке фигуры» [976]. Глядя на статую, священник видел не усопшего, но папу как живой образ Христа. Может быть, в этом следует искать «революционное изменение в соотношении могилы и алтаря», произошедшее в погребальной капелле Бонифация VIII [977]?

Перенесение останков папы в Ватиканскую базилику новшеством не было [978]. Впервые «святое» тело папы поместили в алтарь папской погребальной капеллы, капеллы с мощами святого папы (Бонифация IV) и двумя изображениями живого папы, Бонифация VIII: лежащей статуи мирно усопшего, но еще живого, понтифика, в мистической близости к Евхаристии [979], и преклонившего колени, представленного Богоматери и Христу князем апостолов. В обоих изображениях Бонифаций VIII представлен с инсигниями своего служения: тиарой, плащом и ключами св. Петра [980].