Дмитрий Гаврилов - Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения [litres]

«В 859 году болгары приняли римскую веру Христову. Римский папа Николай Первый, а после папессы Иоанны (Janie Niewiescie) третий, в 859 году писал им ласковые письма, чтобы приняли крест святой и веру Христову, на что они радостно согласились, ибо между ними было много христиан того же славянского языка, особенно греческой религии. Тогда папа Николай послал к ним своих легатов и многих духовных лиц, которые болгар и других славян во Фракии и в Мезии окрестили и научили христианской вере по римскому обряду, а греческих священников фортуниан, которые до этого привели было их к своему закону, выгнали от них, обозвав отщепенцами (odszczepiencami)» ( Kronika polska, 1846– Мацей Стрыйковский. Хроника… Т. 1, кн. 4, гл. 2).

Вопрос о степени родства Ольги и Симеона едва ли дискуссионный. Мы склонны считать, что Ольга (то есть Олёна, перенаречённая в честь грозного свата) была дочерью Симеона и его второй жены – армянки Марии (Мариам) Сурсувул. Брат Марии Георгий Сурсувул после смерти царя Симеона был, по сути, регентом при Петре I, то есть приходился Олёне дядей. Ведь, согласитесь, менее значимое родство с болгарским царским двором вряд ли заинтересовало бы к тому времени киевского конунга Олега-Одда с учётом его далекоидущих планов. Есть, правда, мнения болгарских исследователей о том, что Олёна – племянница Симеона, «дщерь» его сестры Анны. Но эту версию опровергает прозорливый выбор сподвижника Симеона, пресвитера-монаха Григория.

Обратим внимание и на то, что она не могла быть дочерью от первого брака хотя бы по той причине, что её первенец Святослав Игоревич рождается в 927 году. А на Марии Сурсувул болгарский правитель женился не ранее 893 года, то есть даже если допустить рождение Ольги в начале 890-х годов от первого брака Симеона, то произвести первенца, наследника Великого стола, в 35 лет – это для женщины совершенно фантастическая ситуация по тем временам. Такую жену язычники уже бы десять раз сменили, даже не спрашивая на то соизволения богов, да и христианский бы монарх отправил в монастырь, сочтя бесплодной.

Леонид (Кавелин) отмечал: «Признав же, согласно со свидетельством летописца ХV века, болгарское происхождение Ольги, мы получаем через то иное более достоверное и целесообразное освещение важнейшего из событий нашей древней истории: принятия ею христианской веры; причём хотя отрывочные, но достаточно определенные известия о её духовном наставнике и спутнике в Царьграде, болгарском пресвитере мнихе (иеромонахе) Григории, приобретают полную достоверность и наводят на многие заключения. Болгарский пресвитер-монах Григорий, бывший сотрудник болгарского царя-книголюбца Симеона, муж просвещенный, переводчик двух греческих хроник: Георгия Амартола и Иоанна Малалы, оставивший Болгарию, по смерти Симеона, и очутившийся при дворе русской княгини Ольги, – личность, доселе не вполне выясненная. Теперь же, когда сделалось известным о болгарском происхождении Ольги, появление при языческом дворе Ольги болгарского пресвитера-мниха, сделавшегося главным наставником её в христианстве, а вероятно и внешней политике, – поясняет очень многое,казавшееся доселе неясным в её действиях. Пресвитер-монах Григорий сопровождал Ольгу в её поездке в Царьград, и здесь, как муж просвещенный и знакомый с языком и обычаями греков и церемониями византийского Двора, был ей не только полезен, но, можно сказать, и необходим <���…> Как известно, Константин Багрянородный в своем описании приема Ольги упоминает и о её духовнике, пресвитере Григории, присутствие которого при великой княгине, как легко догадаться, было не по вкусу грекам. <���…> Болгарское происхождение великой княгини Ольги бросает совершенно иной свет на отношение воинственного сына её Святослава к соплеменной ему Болгарии;не столь удивительными покажутся теперь и слова Святослава, обращенные им к своей дружине относительно Переяславца: “не хощу жити в Киеве, а в Переяславце (Болгарском), ту бо среда земли моея”… и проч. Очевидно, что Святослав, как болгарин по матери, пламенно желал владеть этою страною не по слепой охоте к завоеваниям и добыче, а потому, что полагал себя имеющим на неё более прав, чем византийцы. Кто вероятнее болгарского пресвитера Григория мог внушить Святославу мысль завоевать Болгарию не для греков, а для себя?» – задаётся риторическим вопросом Кавелин.

Кстати, не раз отмечалось, что у Константина Багрянородного Григорий назван не «поп» (папа’с, с ударением на втором слоге), а «па’пас», что примерно соответствует слову «епископ». Нехилый духовник!

А.Л. Никитин обращает внимание на несообразный – для королевы варваров – приём, оказанный Ольге в Константинополе: «…обязательный в таких случаях тройной проскинесис (поклон, при котором распростираются на полу) для неё был заменен лишь легким наклоном головы, а затем, сидя в присутствии императрицы и императора, она беседовала с последним “сколько пожелала” и, судя по всему, без переводчика. Ж.-П. Ариньон, анализируя почести, оказанные Ольге/Эльге, заключил, что она была принята во дворце по чину “опоясанной патрикии”, на который имела право только в том случае, если бы стала свекровью “порфирородной” принцессы [21]. <���…> Сам факт неординарного приема княгини росов в императорском дворце таким блюстителем этикета, каким был Константин VII, заставляет вспомнить происхождение Ольги «из Плиски», что является недвусмысленным свидетельством её родства [22] Златарски В.Н. История на Българската държава през средните векове. Т. I. Ч. 2. София, 1971. С. 512–513. с царствующим домом Первого Болгарского царства и непосредственно со здравствующим в то время царем Петром Симеоновичем» (Никитин, 2001, c. 217–218). Потому она и была принята во внутренних покоях дворца, куда не допускались никакие иноземцы, даже послы. Похоже, притязания Святослава на свою долю «болгарского наследства» уже после смерти царя Петра I вполне реальны и обоснованны!

Никитин также обращает внимание на хотение Святослава «жити в Переяславци в Дунай, яко то есть среда земли моей»: «Почему-то оно не вызывает удивления ни у его “бояр”, ни у матери, которая только просит подождать её смерти, после чего “иди, амо же хощеши”, хотя на самом деле является своего рода программой и оправданием последующих “болгарских войн”. На первый взгляд здесь идет речь о завоевании Болгарии с целью переноса туда столицы “Руси” – замысел дерзкий, но возможный, однако его реализация, как это представлено у Льва Диакона, вызывает множество недоумений у историка, поскольку «завоевание» сопровождается беспрецедентным в истории фактом сохранения правящей династии, царской сокровищницы, захваченной впоследствии Цимисхием, и отсутствием посягательства Святослава на какие-либо реальные властные функции, титулы и инсигнии, кроме объединенного командования росами/русами и болгарской армией против греков. Удивление вызывает и та легкость, с какой, воспользовавшись приглашением императора Никифора “воевать Болгарию”, переданным через Калокира, Святослав всего с 10 тысячами росов захватил Первое Болгарское царство, не вызвав, по сути дела, серьезного сопротивления болгарского войска и населения.