Дмитрий Гаврилов - Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения [litres]

Впрочемъ, съ такимъ же вeроятіемъ можно было постройку города Москвы присвоить и Святославу, который ходилъ на Оку и на Волгу и затeмъ побeдилъ Вятичей, жившихъ на Окe; но о Святославe начальный лeтописецъ не сказывалъ, что онъ городы ставилъ. Объ Олегe же догадка впослeдствіи пополнилась новымъ свидeтельствомъ, что древній князь, построивъ Москву, посадилъ въ ней княжить своего сродника, князя Юрія Владиміровича. Здeсь выразилась еще неученая деревенская простота въ составленіи догадокъ, далекихъ еще отъ явнаго вымысла. Она не въ силахъ была удалиться отъ лeтописной правды и позволила себe только нарушить эту правду невeрнымъ, но весьма существеннымъ показаніемъ о князe Юрьe, всё-таки прямомъ основателe города Москвы. Въ народной памяти хронологія отсутствуетъ», – заключает Забелин (Забелин, 1905).

Да, хронология отсутствует, но сохраняется нечто куда более важное и глубинное! Это понятие о достойном, справедливом и мудром правителе. Вероятно, Вещий Олег в народном самосознании куда больше заботился об устроении державы, нежели упомянутый Святослав. Вспомним, как увлечённому добычей давнего материнского наследства в Дунайской Булгарии Святославу киевляне бросали в лицо: «Ты, княже, чужие земли ищешь и блюдёшь, а свою землю оставил!»

Какие «поздние летописные записи» мог подразумевать Забелин? В 1805 году, за сто лет до написания «Истории города Москвы», Вещий Олег уже упомянут как основатель Москвы (само это событие датируется 880 годом) коллежским советником Ефремом Филипповским в роскошном пятитомном издании «Пантеон российских государей». Как и многое из древнего наследия России, почти весь тираж «Пантеона…» погиб при пожаре Москвы 1812 года.

Но первоисточником этих «поэтических воззрений» Забелина был так называемый «Краткий московский летописец»:

«В лето от Адама 6370-го году избраша вси словяне и русове старейшаго князя Рюрика на княжение в Великий Новград. Втораго же князя Тревура избраша на княжение в Ызборск. Третьяго же князя Синеуса избраша /л. 18/ на княжение на Белеозеро. Протчих же сродников своих князь Рюрик и братия его у себя удержаша, а иных по селам разослаша. В лето же от Адама 6380-го году Треур и Синеус князь оба умроша. Рюрик же, ноугородцкий князь, нача владети и их княжениами. И княжив 17 лет и впаде в болезнь тяжку, и предав княжение свое сроднику своему князю /л. 18 об./ Алегу, понеже сын его Игорь млад бе, яко дву лет. Князь же Рюрик разсудив о дому своему и умре. В лето 6388-го году предереченный же князь Олег приим великое княжение над словяны и русы и нача по многим местам грады ставити, и дани и оброки уставливати по всей Руской земли. Прииде же на реку, глаголемую Москву, /л. 19/ в нея же ту прилежать две реце, единой имя Неглинна, а другой Яуза, и постави ту град мал и прозва его Москва. И посади ту на княжение от сродников своих.Прииди же и в Киев и убив триех братов, киевских начальников: Кия, Щека, Хорива. И нача княжить в Киеве и в Великом Новеграде. И поиде бранию в Византию 19 в силе /л. 19 об./ тяжце и положи на Византию дань, и паки возвратися в Киев. И княжив 33 лета и умре» (Краткий московский летописец начала XVII века из города Галле (Германия) // Архив русской истории. Вып. 8. 2007).

Наверное, единственный источник, где «Алег», то есть Олег, объявляется, по легенде, пришедшим княжить вместе с тремя братьями одновременно, – это «История о начале Русской земли и о создании Новгорода…» 1690-х годов за авторством иеродиакона Троицкого Афанасьевского монастыря г. Мологи Тимофея Каменевича-Рвовского. Это была своеобразная попытка обосновать южнобалтское (прусское по источнику) происхождение и нашего героя, и самого Рюрика.

Сказания Великого Новгорода и Ростова Великого, составленные и переработанные любителем старины ростовским крестьянином, самобытным краеведом А.Я. Артыновым (1813–1896), в том числе рукописи его дяди М.Д. Артынова, не первый век вызывают многочисленные споры, находя как явных сторонников, так и ярых скептиков, опровергающих их в текстах, исполненных ехидства.

Мы крайне далеки от того, чтобы всерьёз считать сочинения Артынова значимым источником, они носят компилятивный характер. Но и в сказках порою можно найти добрым молодцам урок, а басни непременно содержат мораль!

Особый интерес представляет сказочный текст «Князь Олег Вещий и воевода Свенельд», в котором, конечно, можно видеть и причудливую интерпретацию вполне исторического события. Летописец повествует, как другой Олег – один из сыновей князя Святослава – без разговоров убивает Люта, Свенельдова сына, то ли не поделив с ним охотничьи угодья, то ли отмстив самому старому Свенельду, оставившему три года тому назад Святослава погибать на роковых порогах. А разве Свенельд не предупреждал: « Поиди, княже, на конех, около стоят бо печенези в порозех»?

Однако мы всё же склонны считать, что речь на самом деле идёт о Вещем Олеге, причём если не о реальном событии 880-х годов (всё-таки Свенельд являл бы тогда пример библейского долгожительства), то о типологическом образе идеального правителя, вершившего суд и восстанавлившего справедливость. Если же события в основе своей, то есть подчинение отпавшего Ростова, имели место быть, их следует связать, возможно, с временами междувластия на Руси конца 910-х – начала 920-х годов, но и тогда за полвека до Олега Святославича, то есть, как мы увидим в дальнейшем, о некоем Олеге II.

Пройдём по артыновскому тексту, опуская псевдогенеалогию в лучших традициях нынешних мыльных опер – кто кого родил и кем кому приходился (Сказания Великого Новгорода, 2000). Будем обращать внимание в первую очередь на архетипы мифологического мышления и бродячие сюжеты.

Вот характер главного героя, по Артынову:

«Олег… не по летам своим имел наклонность к воинским подвигам и стремление повидать иные земли и иные народы, узнать нравы и обычаи их, научиться чему-либо полезному для себя…»

Смелая попытка привязать Орвара-Одда к русской почве относится уже к 1743 году, она сделана шведским учёным Биернером в сочинении «Schediasma historico-geographicum de Varegis». Хотя тот же К. Тиандер в описании «Поездки скандинавов в Белое море», изданной в 1906 году, при подробном и крайне обстоятельном разборе саги оговаривается: дескать, «в рассказ о смерти Одда введена целая сказочная эпопея, цель которой уподобить простого викинга могучему князю Олегу», в дейтсвительности не всё так просто. Свидетельство Василия Татищева, а то и самого Иоакима Корсунянина об «урманском» происхождении Рюрикова шурина Олега давно заставило вдумчивых исследователей пересмотреть такую точку зрения. Мог ли Татищев, умерший в 1750 году и последние пять лет жизни проведший в деревне, быть знаком с сочинением шведа? Теоретически, конечно, мог, но уже в 1732 году была готова первая редакция «Истории Российской», а Василий Никитич не тот был человек, чтобы задним числом расставлять по тексту тут и там «урманство» Олега (кстати, никак и нигде не упоминая имени Орварда-Одда). Конечно, это просто размышления, но нам могут возразить, что уж Артынов-то был хоть сколько-нибудь знаком с «Сагой об Одде Стреле», хотя бы косвенно, через своих учёных друзей?