Рут Гудман - Как жить в эпоху Тюдоров. Повседневная реальность в Англии ХVI века

Возьмем, например, портрет Гавена Гудмана из Ритина, написанный неизвестным художником и датированный 1582 годом. Гудманы были торговой семьей, которая жила и работала в основном в районе Ритина в Северном Уэльсе, но располагала и некоторыми связями в Лондоне (Габриэль Гудман стал деканом Вестминстера). Лицо на портрете выполнено с большим искусством и отражает реализм континентальной техники, но оставляет и ощущение символизма. Немного неловкая поза призвана показать расположенный в центре молитвенник, кольцо с черепом (которое также изображено на более раннем портрете его отца) и респектабельный наряд. И хотя все эти атрибуты выписаны реалистично, они кажутся самостоятельными предметами, которые нужно изучать. Фон полностью символичен: монохромное полотно, на которое нанесены латинские благочестивые фразы, имя и возраст изображенного (56 лет) и череп в нише. Семейная преемственность, благочестие и коммерческий успех, а также узнаваемые индивидуальные черты изображенного приготовлены для зрителя, который должен их прочесть. Видимо, Гавен Гудман был очень доволен таким сочетанием поучительного и содержательного послания и личного сходства: в момент его смерти в 1603 году картина обозначена как висящая в гостиной его фамильного дома. Меня этот образ тоже привлекает. В нем — гордость, решительная демонстрация своей позиции и убеждений, сама сила личности, желающей не просто запечатлеть момент, но и рассказать о своей жизни, войти в историю. Все это вызывает подлинный эмоциональный отклик при взгляде на портрет.

Картина могла быть написана в Лондоне, возможно, во время деловой поездки Гудмана. Но, поскольку Гавен был купцом, он, должно быть, вел дела и в Честере, который находится менее чем в одном дне пути, так что не исключено, что эта картина была написана Томасом Чалонером, честерским художником, с которым мы встречались ранее.

Содержание изображения обсуждалось заказчиком и художником. У клиентов были твердые представления о том, что модно, желательно и уместно, а также — индивидуальные требования. Художники часто опирались на модели и идеи, которые они встречали и исполняли ранее, а также на схемы, которые использовались в среде мастеров. Например, в 1585 году Джон Смартт из Бокстеда (Эссекс) оставил половину своих «схем» будущему мужу дочери (который мог быть его учеником), а в 1572 году в Лондоне Ричард Флинт завещал свой помольный камень, кисти и схемы. В том же году Генрих Айвз из Нориджа завещал «книги о гербах и эскизы на бумаге». Такими эскизами могут быть как выполненные вручную чертежи, так и печатные изображения, завезенные из Нидерландов и из Германии, где производились особенно качественные образцы. Было даже опубликовано несколько книг с рисунками, которые служили исходным материалом для художников и ремесленников. В сохранившихся произведениях живописцев, штукатуров, резчиков по дереву и вышивальщиков видны рисунки, почерпнутые в зарубежных печатных изданиях. Но сохранившиеся работы всегда выглядят по-английски, по-валлийски или по-шотландски. Европейская эстетическая модель проходит сквозь локальную линзу и транслируется очень своеобразно: опускаются тонкие детали перспективы, добавляются области плоского рисунка, дополнительные элементы визуального повествования насыщают символизмом. Это искусство менее совершенно технически, но у него есть своя изюминка и оно производит не меньшее впечатление на зрителя.

Если вы посмотрите на сохранившиеся в Британии образцы живописи разного типа, то вскоре сможете заключить, что большинство художников расписывают стены в интерьере по схемам, которые в которых встречаются как самые простые, часто неровные геометрические узоры, так и сложные сцены с множеством объектов. Но если вы обратитесь к документам, то быстро придете к выводу, что основную часть покрасочных работ делали по ткани, которую затем вешали в домах. В любом случае внутренняя отделка была настоящим хлебом для художников. С момента победы Генриха VII под Босвортом в 1485 году и до Реформации 1530-х годов художники много работали в церкви: расписывали стены и алтарные перегородки, статуи, религиозные знамена и алтари для приходских церквей, соборов, монастырей и частных часовен. Конечно, качество работы было разным, но многое из того, что сохранилось (часто не полностью), — это великолепная и высококвалифицированная работа. Возьмем, например, великолепную фреску Страшного суда в церкви Святого Фомы в Солсбери, нарисованную в двадцатилетие до 1500 года. Она занимает всю поверхность алтарной арки, и, несмотря на довольно небрежную реставрацию Викторианской эпохи, мы все еще можем насладиться изобилием черных, белых, зеленых, красных и желтых цветов на изображении, где Христос восседает в центре на радуге, души умерших слева восстают из гроба, а справа находится спуск в фантастические врата ада в виде большого дракона или зверя, похожего на рыбу. Среди про́клятых выделяются два епископа, скупец со своими денежными мешками и нечестная на руку хозяйка пивной с пивной кружкой в руке. К сожалению, неизвестно, кто это нарисовал и сколько это стоило; сохранились данные лишь о стоимости побелки в 1593 году.

Реформация была особенно страшным временем для художников. Внезапно, почти за одну ночь, исчезла большая часть их клиентов, в основном — самые состоятельные. С протестантизмом пришло твердое убеждение, что картины на религиозные темы суть идолопоклонство. Исчезли не только заказы. Даже их старые работы испортили и побелили. Каковы бы ни были личные религиозные убеждения художников, люди, занимающиеся этим ремеслом, столкнулись с кризисом. Когда в 1553 году на престол взошла королева Мария и восстановила католичество, стала проводиться кратковременная реставрация оставшихся культовых сооружений (монастыри, правда, по большей части уже исчезли). Джон Барбер и его жена, вероятно, были очень рады тому, что в этот период он получил заказ на покраску и позолоту Лектория церкви в Лестере. Но, когда в 1558 году Мария умерла, а страна вновь официально стала протестантской, приток церковных заказов закончился. Правда, в эти бурные времена была и другая работа. С 1549 по 1558 год Лестерская ратуша периодически нанимала Джона Барбера для создания гербов и городских знамен, а прямо в разгар Реформации, в 1531 году, Эллис Карманелл в Лондоне работал над картиной пышной церемонии коронации Анны Болейн, включавшей путешествие на корабле из Гринвича в Тауэр, «оживленное… музыкантами, драконом и ужасными монстрами и дикарями, пускающими фейерверки», а улицы были украшены цветными знаменами, штандартами и флагами всех ремесленных гильдий.

Правление Елизаветы было расцветом расписных тканей для украшения интерьера. Процесс назывался окрашиванием, а не живописью; в Лондоне художники и красильщики официально считались двумя разными группами, которые пытались сохранить различие между собой, хотя и были объединены в одну гильдию. Окрашивание ткани означало раскраску материала клеевой краской, для которой пигмент смешивался с костным клеем. Художники должны были воздерживаться от использования клеевой краски, а красильщики не должны были использовать масла и красить дерево или стены. В других частях страны границы между ними были размытыми, так как большинству приходилось работать со всеми возможными принадлежностями, чтобы обеспечить себя постоянной занятостью. Крашеные ткани были дешевым и массовым товаром, доступным по цене для торговцев, йоменов, крестьян и даже некоторых поденных рабочих. Например, в 56 % инвентарных описей Ноттингемшира эпохи Елизаветы упоминаются окрашенные ткани или драпировки. Другой пример — Томас Гаррис, крестьянин, живший на окраине Банбери в Оксфордшире в 1590-х годах. Наличие крашеных тканей в его доме не было чем-то необычным для крестьянина, но, похоже, он был особенно увлечен ими. У него было две в холле и еще две — в гостиной, а две лучшие кровати в доме были также оборудованы тестерами (потолками) из окрашенной ткани. Десятилетием ранее в Ипсуиче у Джона Кенинггейла были ткани, окрашенные за 2 шиллинга и 8 пенсов, что указывает либо на высокое качество работы, либо на особенно крупные габариты ткани, и еще одна ткань в гостиной. У вдовы Маргарет Лав была только одна окрашенная ткань, у моряка Джейкоба Персона — две и так далее.