Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Мало ли кто что говорит…

На самом деле Камбасерес был разбужен в семь утра. Ему доложили, что советник Реаль срочно желает его видеть. Было слишком рано, но по бледному лицу Реаля Камбасерес сразу понял, что произошло что-то экстраординарное.

— Это вы, монсеньор, приказали арестовать министра полиции? — спросил Реаль.

— Вы сошли с ума, мой дорогой Реаль. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите…

— Дом министра окружен солдатами. Я видел это своими собственными глазами.

Камбасерес давно знал Реаля — такой человек не стал бы паниковать по пустякам. И он тут же отдал приказ найти военного министра и попросить его срочно прибыть для объяснений. Потом он приказал собрать министров в Тюильри.

Вскоре пришло известие об аресте главных заговорщиков, и оно успокоило Камбасереса. Было очевидно, что лишенный своего лидера заговор уже не имеет шансов на успех, ведь что такое простые солдаты — обычные исполнители, который будут делать то, что им прикажут. Слава Богу, что не растерялись генерал Юлен и полковник Дусэ…

Военный министр Кларк нервничал больше всех. Но Камбасерес сразу же расставил все по своим местам:

— Отсутствие немедленной и жесткой реакции может создать впечатление, что заговорщики, возможно, были правы, и может начаться паника. Схваченных нужно судить быстро и показательно.

Последовал вопрос, не стоит ли дождаться решения императора… Камбасерес выступил решительно против, ибо это могло бы быть воспринято так, будто в Париже нет законной власти.

Потом они с генералом Кларком в качестве меры дополнительной предосторожности послали ученикам Сен-Сирского военного училища приказ спешно отправляться в Сен-Клу, чтобы присмотреть за императрицей и императорским сыном.

А потом Камбасерес сам отправился во дворец Сент-Клу, чтобы рассказать императрице о событиях прошедшей ночи и успокоить ее. Мария-Луиза на удивление апатично восприняла известия, которые принес ей архиканцлер. Она велела закладывать лошадей и, похоже, сильно расстроилась из-за того, что нарушились ее планы на прогулку.

— Что они могли бы сделать со мной, дочерью австрийского императора?

Видимо, она забыла о судьбе Марии-Антуанетты.

Камбасерес удивленно посмотрел на нее и ответил:

— Мой Бог, мадам, Ваше Величество! Вы смотрите на события столь философски… Но это потому, что вы не знаете, что заговорщики хотели сделать с вашей августейшей персоной и Его Величеством Римским королем…

— Да, — прервала его Мария-Луиза, — я дочь австрийского императора, а мой сын — его внук.

— Конечно! Но, мадам, его объявили бы бастардом. А вашу судьбу они решили бы позже.

При этих словах Мария-Луиза недоверчиво улыбнулась.

— Это все, господин канцлер, что вы хотели мне сообщить? — спросила она.

— Да, мадам, — ответил Камбасерес, ошеломленный подобным отношением.

— Хорошо, — кивнула императрица, — очень хорошо. Вы можете быть свободны, господин архиканцлер.

Когда Камбасерес вернулся в Париж, все уже было кончено. Заговор был полностью подавлен, и к одиннадцати часам утра от него не осталось и следа. Все, кто играл в нем хоть какую-то роль, сознательно или нет, были арестованы.

Камбасерес весь день занимался восстановлением порядка. А военный министр приказал императорской гвардии мчаться в Сен-Клу под предлогом того, что заговорщики якобы готовили похищение Римского короля. Безусловно, генерал Кларк прекрасно понимал, что эти меры уже бесполезны, но он желал проявить максимум рвения, чтобы обезопасить себя от грозы, которая могла возникнуть в его адрес со стороны недовольного императора.

А потом заговорщики были поспешно и без соблюдения формальностей обычного «государственного права» казнены. Мале умер, как настоящий герой. А Камбасерес, как утверждают некоторые, «ничего не мог поделать со злыми языками парижан, распространявшими, будто сам он и был зачинщиком заговора, да только бомбу его разорвало слишком рано».

Со злыми языками ничего не поделаешь — у них и молчание недоброе.

Уже 24 октября Камбасерес написал бывшему третьему консулу Лебрёну:

Сегодня всё спокойно, и я надеюсь, что в ближайшие двадцать четыре часа мы будем избавлены от этих злодеев. Ничто не говорит о том, что заговор может иметь последствия.

1 ноября префект департамента Сена Николя Фрошо, понимая, что из него хотят сделать «козла отпущения», написал Камбасересу и попросил у него защиты. Но жернова уже закрутились, и ничего изменить уже было невозможно.

Камбасерес написал Наполеону, что ничто не позволяет предполагать, что «в деле 23-го числа есть что-то большее, чем то, что показалось на первый взгляд». Никакого продолжения… Никакой разветвленной сети заговорщиков… Короче, никакого повода для беспокойства…

Жак-Оливье Будон высказывает такое мнение: «После дела Мале Камбасерес не имел больше таких обширных полномочий, какие у него бывали в отсутствие Наполеона. Его политическая роль начала растворяться в пользу Регентского совета».

Мнение этого историка весьма спорно хотя бы потому, что в этом самом Регентском совете Камбасерес оставался ключевым звеном. Регентский совет был создан Наполеоном в марте 1813 года. Помимо Камбасереса, в него входили императрица Мария-Луиза, Лебрён, Эжен де Богарне, Бертье и Талейран. Императрица в отсутствие императора формально возглавила Сенат, Государственный совет и Совет министров, но все равно все прекрасно понимали, что реальная власть в стране находилась в руках Камбасереса.

Пьер Вуазар в своей статье «Великий юрист на службе государства» по этому поводу пишет так:

«По мере приближения роковой развязки, не питая особых иллюзий относительно эффективности своих вмешательств, герцог Пармский пытался дистанцироваться от режима, который он считал быстро движущимся к гибели. Помнится, в мрачные дни Конвета и Директории он уже искал убежища в чтении и медитации. Но на этот раз все обстояло гораздо сложнее <���…> В 1813 году Камбасерес сумел отказаться от председательства в Регентском совете, заявив, что принц Эжен более квалифицирован. Но через год именно на него была возложена опека императрицы Марии-Луизы. И никогда еще подобная доверительная миссия не выполнялась с такой тактичностью и галантностью. В Совете Камбасерес вел прения, но старался никогда не заканчивать, не обратившись к императрице с вопросом, согласна ли она».

Короче говоря, Камбасерес продолжил исполнять свои обязанности: он вел заседания, проводил аудиенции и важные переговоры, принимал участие в приемах… Но что-то изменилось. Он делал это без энтузиазма, и его охватывало все более и более сильное беспокойство.

Примерно в это время он написал бывшему третьему консулу Лебрёну: