Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Данное письмо, конечно же, нуждается в пояснениях. Прежде всего, что это за заговор четырехлетней давности? Тогда генерал Клод-Франсуа Мале служил в Италии, но был отправлен Эженом де Богарне во Францию, где в 1807 году вышел в отставку. Официальной версией, объяснявшей это, было подозрение в растрате, но истинной причиной были откровенно республиканские взгляды и заявления генерала. «Я, — говорил Мале, — остаюсь верен идеалам республики! А корсиканец ведет себя так, будто вся революция делалась исключительно ради его возвышения». Закончилось это для него тем, что 1 июля 1807 года он был заключен в тюрьму Ля Форс, а через год освобожден. Но в 1809 году он снова оказался в Ля Форс, обвиненный в принадлежности к тайной организации республиканских офицеров — противников возвышения Наполеона. Эти офицеры были искренне уверены в том, что Наполеон — диктатор, и он разрушил все то, что было создано революцией и республикой.

В 1809 году вместе с Мале были арестованы генералы Гюне, Дютэртр и несколько офицеров. Им инкриминировался заговор с целью восстановления во Франции республиканского строя. По-видимому, к заговору были также причастны бывший военный министр Серван де Жерби и бывший член Конвента Ланжюине.

Наполеон дал директиву не предавать дело огласке. Он не хотел никому давать повод поставить под сомнение его популярность в империи. То ли Фуше, воспользовавшись этими директивами, не захотел выяснить дело до конца, то ли заговор еще полностью не созрел, но дело было приглушено, хотя и внушало Наполеону немалые опасения.

Мале тогда был просто объявлен сумасшедшим и переведен в клинику для умалишенных знаменитого доктора-психиатра Дюбюссона на улице Фобур Сент-Антуан, в которой были заключены некоторые государственные преступники.

Теперь — кто такие Рабб и Лямотт?

Полковник Рабб командовал Парижским полком, а Лямотт — это имя, которым представился генерал Мале, когда в ночь с 22 на 23 октября 1812 года явился к майору Габриелю Сулье, командиру 10-й когорты национальной гвардии, и предъявил документы, «подтверждавшие» смерть Наполеона, якобы убитого 7 октября в Москве.

Кто такой префект Фрошо? Это префект департамента Сена Николя Фрошо, который поверил в смерть Наполеона и заявил: «Господа, поход в Россию и не мог окончиться иначе. Но мы остаемся на своих местах и будем продолжать выполнять свой долг».

Кто такие Траси и Гара? Это сенаторы, которые вошли в состав быстро созданного временного правительства (кроме них в него вошли также бывший член Директории Лазар Карно, вице-адмирал Трюге, сенаторы Волнэ и Ламбрехт, бывшие сенаторы Бигонэ и Флоран-Гюйо, виконт Матьё де Монморанси, граф Алесис де Ноай и префект Фрошо — всего 15 человек).

Генерал Мале и его сторонники были расстреляны 29 октября 1812 года. Никакого серьезного расследования никто тогда не проводил, но было очевидно, что большинство казненных виновно лишь в излишней доверчивости.

Когда Мале был схвачен, Камбасерес созвал в Тюильри экстренный совет министров. Министры Кларк и Савари начали упрекать друг друга за неосмотрительность, но Камбасерес резко прервал их:

— Сейчас не время для подобного ребячества. Эта попытка государственного переворота должна быть наказана примерно и быстро. Отсутствие мгновенной и суровой реакции может вызвать ощущение, что заговорщики были правы, и может начаться паника. Нужно действовать, а не заниматься взаимными обвинениями.

По результатам заседания был создан военный совет, приступивший к допросу захваченных заговорщиков.

Вечером того же дня многоопытный Камбасерес написал бывшему третьему консулу Лебрёну:

Теперь хотелось бы узнать, как император отреагирует на это неприятное дело. Эта неизвестность для меня мучительна.

О первой реакции Наполеона на события в Париже рассказывает в своих «Мемуарах» генерал Арман де Коленкур:

«Согласно донесениям, полученным императором, поведение префекта департамента Сены господина Фрошо было небезупречным, а то, что император узнал позже, укрепило его в этом мнении».

Военный министр Анри-Жак-Гийом Кларк, герцог Фельтрский, прозванный в армии «генералом-чернильницей», смотрел на этот заговор иначе, чем министр полиции Савари.

— Кларк, — сказал Наполеон, — убежден, что это большой заговор, и что имеются еще другие, более важные руководители.

— Министр полиции утверждает обратное, — возразил Коленкур.

— В первый момент, — продолжил Наполеон, — сообщение о моей смерти заставило всех потерять голову. Военный министр, вечно распинающийся передо мною в своей преданности, не потрудился даже надеть сапоги, чтобы пойти в казармы, привести войска и вытащить Савари из тюрьмы. Один лишь Юлен проявил мужество.

— Полковник Дусэ и капитан Лаборд тоже показали присутствие духа.

— Да, но поведение префекта полиции Пакье непостижимо. Как полагаться на подобных людей, — прибавил император с горечью, — если первокласснейшее воспитание отнюдь не гарантирует с их стороны верности и чести? Слабость и неблагодарность Пакье приводит меня в бешенство.

После первых сообщений император с нетерпением ожидал следующей эстафеты, желая поскорее узнать результаты предпринятого расследования.

— Этот бунт, — говорил он, — не может быть делом одного человека.

Прибывшая очередная эстафета, чудом прорвавшаяся сквозь казачьи заставы, доставила подробности, которые подтверждали сообщения генерала Савари. Но военный министр Кларк по-прежнему усматривал в этом деле обширный заговор, и его сообщения все время беспокоили императора, которого поведение скомпрометированных лиц возмущало до такой степени, что он говорил об этом не переставая.

— Рабб — дурак, — негодовал Наполеон. — Ему достаточно показать большой печатный бланк с поставленной на нем печатью. Но как был обойден и обманут Фрошо, человек умный, человек с головой?

— Он — старый якобинец, — предположил Коленкур, — наверное, его снова соблазнила республика.

— Конечно, он привык к переворотам, и этот переворот удивил его не больше, чем десяток других, которые он видел на своем веку. Известие о моей смерти показалось ему, по-видимому, правдоподобным, и, прежде чем вспомнить о своем долге, он задумался о том, как бы сохранить свое место. Он присягал добрых двадцать раз, и присягу, которая связывает его со мной, он забыл так же, как и другие. Быть высшим должностным лицом города Парижа и без всякого сопротивления приготовить в городской Ратуше, в своем собственном помещении, зал заседаний для заговорщиков, не навести никаких справок, не принять никаких мер, чтобы воспротивиться заговорщикам, не сделать ни одного шага, чтобы поддержать авторитет своего законного государя! Он, должно быть, участник заговора, потому что подобная доверчивость со стороны такого человека, как Фрошо, необъяснима.