Сергей Нечаев - Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину

Вот что говорилось в найденном Ашиллем Шеро документе.

Национальное учредительное собрание принимает следующее постановление:

СТАТЬЯ I.

Преступления одного и того же рода караются одинаковым наказанием, независимо от ранга и рода деятельности виновного.

СТАТЬЯ II.

Поскольку преступление имеет личный характер, казнь виновного и любые тяжелые приговоры не будут влечь за собой бесчестья для его семьи. Честь тех, кто с ним связан, отнюдь не запятнана, и все они сохранят равный и полный доступ ко всякого рода профессиям, служебным местам и званиям.

СТАТЬЯ III.

Конфискация имущества осужденного никоим образом не должна иметь места, и приговорить к оной нельзя ни в каком случае.

СТАТЬЯ IV.

Тело казненного должно быть выдано его семейству, если оно того попросит. В любом случае, оно получит обычное погребение, и в регистре не будет никакого упоминания о роде смерти.

Эти четыре статьи должны были быть представлены на королевское утверждение, чтобы потом их разослали по судам и муниципалитетам.

Потом к ним добавились еще две статьи.

СТАТЬЯ V.

Никто не может упрекнуть гражданина в казни или позорных приговорах одного из его родителей. Тот, кто посмеет это сделать, будет наказан судьей. Приговор, который будет вынесен, следует вывесить на пороге преступника. Он должен находиться на обозрении в течение трех месяцев.

СТАТЬЯ VI.

Во всех случаях, когда закон выносит обвиняемому смертный приговор, казнь должна быть одинаковой, независимо от характера преступления, в котором человек признан виновным. Преступник будет обезглавлен, и это свершится под действием простого механизма.

Историк Ашилль Шеро пишет:

«Я жду, что читатель спросит меня про речь Гильотена, произнесенную им 1 декабря 1789 года <���…> К глубокому сожалению, эта речь, похоже, потеряна для потомства. Во всяком случае, многочисленные поиски на эту тему не дали никакого результата. Ни «Le Moniteur», ни какая-либо другая политическая газета той эпохи не включила ее в свои колонки, а Национальный архив даже не ответил на наш запрос».

Что же получается?

А получается, что депутат Гильотен подготовил очень важные предложения, которые были включены в решение Национального учредительного собрания и привели к тем самым «глубоким и существенным изменениям, внесенным в уголовную юриспруденцию», о которых говорит историк Ашилль Шеро.

Национальное учредительное собрание долго дискутировало по этому поводу.

Не имея речи Гильотена, мы не знаем текст, который он произнес перед взволнованным Собранием об этой механике, но он должен был быть похож на «Пришел — Увидел — Победил» Юлия Цезаря, чтобы знаменитый депутат мог потом сказать: голова летит, кровь хлещет, человека больше нет.

Жан Блок-Мишель, автор большого эссе «Смертная казнь во Франции», утверждает, что статья, где фигурировало следующее положение — «преступник будет обезглавлен с помощью простого механизма», — была отложена.

Да, она была пока отложена, и к ней вернулись лишь после того, как политик и юрист Луи-Мишель Лепелетье де Сен-Фаржо добился принятия первых двух статей Уголовного кодекса.

Забегая вперед, отметим, что в первой статье обозначили, что наказания, назначаемые виновным, — это «оковы, ссылка на каторжные работы, лишение свободы, тюремное заключение, высылка, поражение в гражданских правах, выставление у позорного столба». Во второй статье говорилось, что «смертная казнь будет состоять исключительно в лишении жизни, к осужденным не будет применено никаких пыток». А вот третья статья была сформулирована так: «Каждый осужденный будет казнен посредством отсечения головы».

Эта последняя статья послужила поводом для долгого спора. Некоторые, из соображений гуманизма, предлагали сохранить виселицу. Кто-то предлагал привязывать осужденного к столбу и душить «с помощью ворота». Со своей стороны, герцог де Ларошфуко-Лианкур высказался в пользу обезглавливания, и после этого данная статья была принята, равно как и следующая: «Казнь должна иметь место на открытой для публики городской площади, куда приглашаются и присяжные».

Можно задаться вопросом, почему, коль скоро «механизм», предложенный доктором Гильотеном, еще не был принят, а такой вид казни, как обезглавливание мечом, казался весьма жестоким, Собрание столь упорно пыталось его принять. Нужно не забывать, что именно такова была казнь, предназначенная для благородных преступников. Пришедший к власти класс в ослеплении требовал для себя привилегий, в коих до сих пор ему было отказано: одной из них и было право умереть от удара меча по шее, а не на виселице.

В феврале 1790 года депутат Гильотен был назначен секретарем Национального учредительного собрания.

Примерно в это же время он предложил создать Комитет по здоровью (Comité de santé), который состоял бы из медиков, входивших в число депутатов, а также еще из десяти видных представителей этой профессии.

Этот Комитет должен был заниматься всеми вопросами, касающимися обучения и врачебной практики в городах и в деревнях.

17 июля 1790 года депутат Гильотен произнес большую речь в память о Бенджамине Франклине, умершем 17 апреля 1790 года. В память о том самом Франклине, с которым он был хорошо знаком. О том самом Франклине, которого Робеспьер назвал «человеком, который по заслугам сделался самым знаменитым ученым Вселенной».

Это было последним действием Гильотена в качестве депутата Национального учредительного собрания.

В 1789 году вышла в свет странная книга. Ее название — «Новая арабская сказка». Без указания автора, без выходных данных издательства. Но она интересна тем, что в ней зашифрованы различные политические деятели тех времен. Например, Нарфес там — это Неккер, Ирамба — это Мирабо, Скирос — это аббат Сийес и т. д. Под именем Тижлен так скрывается Гильотен, и о нем говорится так:

«Тижлен не помышляет ни о завоевании голосов, ни о закладывании фундамента репутации; он убежден, что самоуверенность, желание блистать характеризует некоторые нации, он сохраняет хладнокровие, недоступное современному подходу, и, никогда не отступая от своих принципов, он идет к цели <���…> Он мало рассчитывает на красноречие, на честь писать ходатайства; но когда у него созрела идея, он предлагает ее, объясняет, показывает ее полезность, и ему неважно, что его соперники облекают ее в свои цвета и выдают за плод своих политических размышлений <���…> Он знает, что люди принимают скромность за бессилие, умеренность — за посредственность, мудрость — за неопытность; но он стремится быть полезным гражданином, а вовсе не государственным деятелем, служить своей стране и не создавать себе репутацию».