Владимир Бутенко - Честь дороже славы

Агеев примерно позаботился о жене сотника. Однако Мерджан, одетая запорожским козаком, потребовала оружие. И полковник приказал снабдить ее пистолетом, порохом и пулями. Затем разрешил выбрать кинжал из сданного запорожцами арсенала. Один кинжал Мерджан присмотрела себе, а другой – в подарок для Леонтия.

– Ну, ты и жога! – улыбнулся полковой командир, прощаясь с землячкой. – Не пропадешь! Або и какого бусурманина в полон захватишь. Иде ж тебя Леонтий такую отыскал?

– В чистом поле, – ответно засмеялась Мерджан.

– Ну, нехай Бог тебя хранит чи Аллах – всё едино. Коней меняй и скачи на них попеременки. Правь прямо на солнце. Утром гляди, иде оно. Туда и скачи.

– Меня сердце поведет, – вздохнув, отозвалась Мерджан, торопливо шагая к лагерю донцов, где под присмотром бывалых казаков был оставлен ее маленький Дамир, ненаглядный сыночек…

Судьба не переставала проверять Мерджан на прочность. Год назад, казалось, ничто не предвещало беды. Всё как будто в жизни устоялось и было по душе. Добрый казацкий дом, в котором к ней исподволь переходили обязанности хозяйки, любимый муж, самый дорогой человек на свете, душевная подружка – его сестра, Марфуша. Но прежняя жизнь лихометно догнала ее, точно ураган в открытой степи, который не ожидаешь…

За два дня до Николы зимнего к ней пришла Зухра, некрасивая, плосколицая соплеменница, жившая в городке издавна и присвоившая себе титул старшей среди здешних тумок. Пришла эта посетительница заказывать халат, но, улучив момент, когда остались вдвоем, отрывисто шепнула:

– Тебя хочет видеть твой отец и брат Муса.

– Кто? Они здесь? – с обмершим сердцем вымолвила Мерджан, веря и не веря услышанному.

– Да, неподалеку. Им сказал кто-то про тебя. На Николу, когда казаки будут пить водку и славить своего святого, они приедут.

И до самого праздничного утра Мерджан старалась ничем не выдать своей встревоженности. Но свекровь, очевидно, заметила некую в ней перемену и спросила об этом. Мерджан отшутилась, что будущий ребеночек отзывается чаще, чем прежде…

Зухра подобралась к ней в разгар кулачного боя и оповестила, что Муса ждет у палатки персидского купца. Мерджан колебалась: идти или нет? Сообщить мужу или не тревожить его? Возможно, отец прибыл с добрыми намерениями, просто повидаться с ней и узнать, как живет. Расставшись с Леонтием, она успела пройти сто шагов, как брат, неузнаваемо заросший окладистой рыжей бородой, в бешмете и косматой шапке, возник точно из-под земли.

– Следуй за мной, – бросил он неприветливо. И Мерджан поняла, что ее ожидает суровый разговор.

– Ты далеко скрылась от нас, но Аллах так решил, чтобы ты понесла достойное наказание… – начал Бек-Мурза, отец её, едва Мерджан вошла в тесную комнату гостевого дома. – Я должен убить тебя, обесчестившую род, или вернуть мужу.

– Убей, – леденея, ответила своевольница.

Длиннобородый, пахнущий бараньим салом и тем особым степным духом, который присущ скотоводам, отец выдернул из ножен кинжал, но тут же снова убрал его.

– Нет! Убить отступницу рука моя не дрогнет. Но выплачивать кубанскому бею калым за тебя, неблагодарная, мне непосильно. Ты поедешь с нами!

– Я не брошу своего мужа, – возразила Мерджан, охваченная гневом. – Нам больше не о чем разговаривать.

Они набросились на нее, связали, закрыли рот кляпом. После Муса хвастал, что её так ловко вывезли из Черкасска, завернув в персидский ковер. Благо караульные казаки были навеселе в честь праздничка и выпускали из городка всех подряд без задержки.

Через неделю Мерджан была привезена в кочевье едисанцев и передана в семью бея, купившего ее полгода назад у Хан-бека. Увидев, что бегличка беременна, хозяин ее бросил несколько презрительных слов и велел поселиться не в тэрмэ для жен, а в камышовом шалаше. Ее поднимали и днем, и среди ночи, заставляя убирать навоз, задавать корм овцам и коровам, доить верблюдиц, таскать сапетками сено и курай для топки. Горестная тоска жгла ей душу, она бы наложила на себя руки, если бы не ждала ребенка. Только эта мысль, что в ней живет кровинушка Леонтия, отрезвляла. Когда же одна из жен бея проболталась, что хозяин так зол на изменницу, что, как только разрешится родами, завезет младенца в степь, а ее продаст туркам, Мерджан решилась на побег.

К нему готовилась скрытно и основательно. Мартовской вьюжной ночью, взяв с собой запас просяных пышек и бараньего сала, она запрягла лучшего скакуна хозяина, увязала к седлу тюк с сеном, спрятала скарб в переметную суму и неслышно выехала из кочевья, ориентируясь на Царь-звезду, как ногайцы называли Полярную. Снега было немного, он уже стаивал несколько раз, а пурга моментально сглаживала следы копыт. И Мерджан, опасаясь погони, отмахала за сутки немало верст, пока не встретился ей у азовского берега лагерь запорожцев. Лед на море был крепок, и козаки-разбойнички препроводили ногаянку в сечевой зимовник. В нем жили сербы и греки, бежавшие с турецких земель. В одну из переселенческих семей и была поселена Мерджан, которую обязали ухаживать за скотом. То, что она жена донского сотника, пузатый есаул воспринял безразлично…

Мерджан проснулась оттого, что малыш заворочался, и ей показалось, что он просит грудь. Но чадунюшка лишь зачмокал губами и снова забылся. Минуту подождав, Мерджан накрыла его жупаном и встала. При блеске месяца далеко открывалась холмистая новороссийская земля. На светлой стороне пологих склонов темнели росные травушки. Тут и там яростно били перепела. Во влажном воздухе ощущался густой до головокружения, сладковатый аромат разнотравья. Мерджан несколько раз глубоко вдохнула неповторимую степную свежесть, любимую с детства. И от восхищения этой предрассветной степной красотой, от ожидания скорой встречи с Леонтием, от радости материнства – от сонма переполнивших душу чувств – она заплакала. И так, стоя с распущенными волосами, молодая и сильная, жаждущая в жизни счастья, Мерджан молилась сразу двум Богам – Христу и Аллаху, глядя на восходящее солнце.

– О, Всемогущие! Пошлите на мою землю мир и покой, образумьте безумных и алчных людей, разоряющих дома и убивающих братьев. Даруйте благо тем, кто его заслуживает, а не обманщикам и нечестивцам. Пребудьте всегда с нами, укрепляя в нас милосердие и мудрость. Не шлите лишений и горя тем, кто чист сердцем. Обратите свои взоры на людей, живущих по вашим заповедям. С именами вашими пусть мир изменится и станет лучезарным, как это утро!

Вкрадчивое ржание гнедой точно спугнуло заревую тишь. Догадавшись, что гривастая подруга хочет пить, Мерджан сняла с её передних ног треногу и поощряюще хлопнула ладонью по крупу. Лошадка легко понеслась по спуску к речке, отражавшей радужное небо. Зайдя по колено в воду, она грациозно опустила голову, коснулась губами речной глади столь осторожно, что та даже не качнулась. Гнедая пила долго – то ли томила жажда, то ли засмотрелась в рассветную воду, напомнившую цветущий луг…