Владимир Бутенко - Честь дороже славы

– Бачимо, бачимо, – раздраженно проговорил Калнышевский. – Як шпакы на бугри чорниють! Ну, гайда, панове, на майдан! Як выришують козаки, так воно и будэ!

Атаманская верхушка взошла на паперть, и трехтысячное запорожское войско, как только архимандрит Сокальский возгласил первые слова молитвы, покорно опустилось на колени. Затем из церкви вынесли хранившиеся там знаки атаманской власти – хоругвь и бунчук. Калнышевский взял в руки насеку и зычно обратился к примолкнувшим сродникам.

– А що, панове козаки и атаманы, тепер будэмо робыты? Бачыте, що на бугри? Бачыте, який дарунок маты Катэрына прийслала?

Возмущенные голоса прокатились по майдану. Пестрое запорожское войско качнулось, готовое в любой миг прийти в движение. Кошевой поднял над головой насеку, и снова стало тише.

– Пивсотни палкив прыгнав сюды гэнэрал Текели. От москаль у гости нас клыче! Чи пыдэмо, чи нэ пыдэмо? Оддамо Сич москалэви, чи ни?

Весь майдан вновь оглох от криков, зовущих к неповиновению. Речь взял узколицый войсковой старшина. Его смелое появление на паперти многие восприняли приветственно. Он выхватил из-за зеленого шелкового пояса пистоль с инкрустированной, отблескивающей на солнце рукоятью и пробасил:

– Панове запорожци и ты, батько кошевий! Нехай цей Текелий прывэдэ ще стилькы и повстилькы вийська, як оце, на буграх и кругом Сичи, то всих у пух розибьемо, як комашкив передавымо! – грозил, потрясая пистолем, запорожец. – Чи то можно Сичи и славнэ Запорожжя москалэви виддаты за спасыби? Цього, панове, покы свитыть сонце, нэ будэ!

Неистовый свист, рев отозвались ему в ответ. Множество козаков готово было идти сражаться с москалями и умереть за «вильну Сич».

Судья Головатый, то и дело оглаживая свои висячие усы, говорил долго и витиевато, напоминая, что силы неравные и лучше избежать баталий. Нашлись среди запорожцев и такие, которые Павла Фроловича поддержали.

Но вот на паперть выскочил какой-то козачок, обезображенный рваными ноздрями, беглый каторжник, и возопил, что «неможно слухаты старшину»: дескать, она продалась москалям, и вместо Калнышевского пора избрать нового кошевого. Тут уж не смолчал священник, Володымыр Сокальский, оборвавший этого неразумца:

– Пановэ козаки! Побийтэся Бога! Що вы задумалы, нэразумни диты?! Вы хрыстыяны и пидиймаетэ руку на хрыстыян? Вы хрыстыяны и жадаетэ пролыты кров едыноутробну?

Голос архимандрита, негромкий, но проникновенный, облетел майдан.

– Побийтэся и нэ идить на такэ, диты мои… Выдно, вже доля наша така, и мы приймаемо вид Бога достойно по дилах наших! Ось вам хрэст и розипьятый на ньому, якщо вы його нэ послухаетэ, то загинетэ враз!

Слово священника отрезвило буйные головы. Калнышевский, разморенный жарой, вытер платком лицо и, переведя дух, в полный голос обратился к Раде:

– Нэ можна, братци запорожци, нэ йты, бо цэ вжэ нэ дурныця! Цэ вже гости таки, що пийшовшы до них, навряд чи назад уси повэрнэмось? Алэ буты тому! Господы, поможы! Дай, Божэ, час добрый! Ходымо, пановэ атаманы. Що будэ, то будэ. А бильшэ будэ так, як Бог дасть!

Великое запорожское войско скорбно притихло. Козаки понимали безвозратность происходящего. Незримо здесь, на майдане, с ними были героические предки, стяжавшие бессмертную славу. Как же поверить, что запорожцев больше не останется? Многие козаки, не таясь, плакали. И Зодич испытал некую растерянность, увидев это. Действительно – вспомнились слова священника – лица их хранили искреннее и простодушное выражение, присущее детям. В этот час утешиться было нечем!

Несмотря на то что запорожская делегация явилась на ретраншемент с хлебом-солью, почти вся она, во главе с Калнышевским, Головатым и Глобой, была арестована. Войсковые правители под усиленным конвоем были отправлены в основной лагерь, расположенный в двух верстах от Сечи.

Следующим днем, 5 июня, запорожцы были построены на прибрежном пустыре. На виду русских полков они выслушали соизволение императрицы Екатерины и беспрекословно сложили на землю сабли, пистоли, рушницы, кинжалы и списы, козачьи копья – свою заветную, кровью окропленную «ясну зброю»!

Русский гарнизон занял во Внутреннем Коше войсковые здания, у порохового и базового склада, у скарбницы и канцелярии обосновались усиленные караулы. Запорожцы толпились перед бывшим будинком кошевого атамана, где им за подписью Текели выдавали билеты на право вольного поселения или рыбной ловли, а козачьей старшине – куренным, войсковым офицерам – выписывались аттестаты, подтверждающие дворянские привилегии.

Зодичу необходимо было посетить Петербург, чтобы согласовать с Паниным и Потемкиным дальнейшие действия. И он решил присоединиться к двум курьерам генерал-поручика, также направляющимся в столицу. Жара заставила его прийти к Подпильной, где у широкого плеса козаки устроили купальню. Взбодренный прохладной водичкой, Зодич поднимался к ретраншементу, когда вновь встретился со стайкой невольниц в татарской одежде. И опять взгляд его привлекла красавица с ребенком. Очевидно, женщины, освобожденные солдатами, спешили покинуть Сечь. И все, кроме молодой матери, скрывали лица под паранджой. Это показалось странным.

– Откуда ты, молодушка? – спросил Зодич у понравившейся ему женщины. – Как очутилась здесь? Ты по-русски понимаешь?

Приостановившись, она испытующе и серьезно посмотрела на неведомого господина в партикулярном платье.

– Я жена донского сотника. Меня выкрали из Черкасска родственники и передали бею. Я убежала от него. Потом меня захватили козаки и держали на зимовнике, пока не родила сыночка… Господин начальник, – со слезами в голосе запричитала пленница, – помогите мне добраться до Черкасского городка! Мне нужна лошадь и немного червонцев…

– Жена сотника? – переспросил Зодич. – И крещеная?

– Да, наречена по-христиански Марией.

– Идемте, голубушка, со мной!

В лагере пребывало десять донских полков и одиннадцать эскадронов Сулина, возвращающихся с турецкого фронта. На редкую удачу, один из полковых командиров, Агеев, узнал Мерджан, супружницу своего приятеля Ремезова. Тут же бедную скиталицу окружили бравые донцы, предлагая хлеб и сухари, сало, сушеный чернослив.

– Клади, голубушка, всё, что дают, в свою суму, – поучал полковник, поглядывая на путницу. – Снарядим тебе двух лошадок – и лети ветром на Дон! Вези мальца-казачонка на показ отцу! А раз ты есть казацкая женка, мы тебя обидеть не дадим. И дюже не плачь, чтоб молоко не перегорело… Запасайся всем, что дорога требует. Выбирай из складов запорожских и шали, и холсты. А не то замест халата и штанов своих татарских надевай справу их – удобней в седле сидеть!

И Мерджан, к потехе озорников, послушалась совета полковника. Шелковый каптан, шаровары она нашла себе по размеру, выбрала и смушковую остроконечную шапку, и сафьяновые зеленые сапожки, и несколько шалей, чтобы пеленать младенца. Он, на радость матери, родился здоровеньким и спокойным.