Георгий Любарский - Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие

Но это не значит, что сегодняшнее православие есть протестан тизм или гомологично ему. Ветви христианской религии разделились много раньше, и, например, борьба за свободу индивидуального чтения Библии в православии была бы забавной. Ситуация значительно сложнее: сами воззрения Никона на роль клира и патриарха дают ясные гомологии католицизму. С другой стороны, воззрения староверов, которые, в силу сложившихся обстоятельств, отказались совсем или значительно редуцировали роль священства в жизни христиан, гомологичны - на новом уровне - протестантизму. Не современное православие как факт гомологично протестантизму. Ситуация иная; обе ветви христианства, католицизм и православие, почти одновременно вошли в исторический период, связанный с изменением души человека, и в результате в них независимо (с разницей в сто лет) произошли сходные процессы - с разным результатом. Точно так же, как в Западной Европе, изменение души произошло в России у всех людей, независимо от того, стали они староверами или “новыми православными”. Здесь важно изменение сознания, а не результат, к которому пришли люди в связи с осмыслением тех или иных церковных проблем. Само появление этих проблем есть важнейший факт. Символом этого единства, вовлеченности и сторонников, и противников реформы церкви в общий процесс является тот факт, что в 40-х годах XVII в. Никон и Аввакум вместе состояли в “Кружке ревнителей древнего благочестия”. И старообрядчество, и никоновское православие имеет единый корень - переосмысление традиции, осознание ее, а различаются эти течения выбором конкретного решения стоявших перед ними задач.

Содержательно “новое” православие не гомологично протестантиз му, но по отношению к гомологичному для обоих регионов явлению - изменению отношения к вере, ознаменовавшемуся на Западе Реформацией, а на Востоке - Расколом, они гомологичны, занимают сходное положение. Это можно видеть, если сопоставить суть требований стригольников (и тем самым рациональное зерно протестантизма) и позицию послениконовской православной церкви: исправление книг и богослужебного чина было проведено в согласии с требованиями разума, как это и должно быть в Новое время. (Здесь соблазнительно вспомнить Макса Вебера с его идеей о том, что капиталистическое развитие вызывается индивидуалистическими ростками, посеянными якобы Реформацией, и потому свойственно только странам Северной и Центральной Европы, - но критика исторических концепций в столь пунктирном изложении, какое здесь мной приводится, была бы неуместной).

Важно отметить, что указанная гомологичность никонианства и протестантизма имела совершенно разные духовные последствия. Протестантизм в значительно большей степени секуляризировал церковную жизнь, чем православие, значительно сильнее индивидуализиро вал религиозную жизнь верующих. Это означает, что заключенный в русском Расколе импульс Нового времени, импульс самосознающей души, был значительно слабее, чем в Западной Европе. Соответствен но и наша “Реформация” (Раскол) произошла позднее, и ее “нововременной” характер выражен совсем не так отчетливо, как на Западе. Мы видим, что позиции в отношении изменения души в России до некоторой степени обратны тем, что мы находим в Центральной Европе: наш “победивший протестантизм” - нынешнее православие - все же в значительной мере традиционно и церковно, и напротив, наше “проигравшее католичество” - раскольники-староверы - отделено от общей церковной жизни. Так же различны отношения этих групп к хозяйственной жизни. В Западной Европе протестанты в соответствии с некоторыми особенностями их культуры, унаследованными от прошлых времен (схоластика), отличаются особенным трудолюбием и аккуратностью в работе и хозяйственной жизни. Хозяйственная жизнь протестантов в сравнении с католиками четче, суше и деловитее, как-то математичнее и механистичнее, зато она и более эффективна. В России, напротив, подобными чертами отличается хозяйственная жизнь староверов, а тот стиль хозяйствования, который производит победившая православная церковь, более схож с типом хозяйствования в романских (католических) странах. Эта серия сближений показывает, насколько неоднозначны и сложны проявления духовных импульсов, как тонко и многозначно они входят в реальную жизнь, и потому недопустимо огрублять их до топорных положений, объявляя русскую религиозную жизнь либо католической, либо протестантской, либо не имеющей никакого касательства ни к той, ни к другой.

Индивидуация религиозной жизни

Идея о том, что причиной многих крупномасштабных историчес ких процессов является изменение самого субстрата истории, изменение людей, которые в ней участвуют, не является новой. Однако такая идея всегда наталкивается на глубоко укоренившееся недоверие к самой постановке вопроса. Люди в глубине души, несмотря ни на какие доводы, убеждены, что как бы ни менялись обычаи и нравы, техника и быт, сам человек остается в истории неизменным, и сорок тысяч лет назад люди были в принципе такими же, как сейчас - уж в психическом смысле совсем такими же, они так же любили, боялись, завидовали, стыдились, радовались… Эта убежденность имеет глубокие корни и сама по себе связана именно с изменением душевной жизни. Были времена, когда люди думали прямо противоположное, но это было в глубокой древности. Затем наступили эпохи, когда представле ние об историзме умерло. Хорошо известно, что в Средние века люди представляли себе античность по аналогии с современностью. Знаток средневековой психологии М.И. Стеблин-Каменский пишет: “Отличие прошлых эпох от настоящего начали сознавать только в эпоху романтизма… Но медленнее всего происходило осознание несходства в психике” (1984: 7). Сейчас вновь появляется возможность осознать отличия людей разных эпох.

Теперь, рассмотрев явления Ренессанса и Реформации, мы знаем характерные черты того изменения души, которое лежит в основе этих явлений и всего Нового времени в целом. Это возросший индивидуа лизм, более четкое и непосредственное осознание человеком самого себя, своей уникальности и отделенности от мира. Осознание традиций, в которых существует человеческая личность, возникающее отношение к этим традициям как к чему-то внешнему, критическое отношение к традиции может принимать любые формы - негативные и позитивные. Важен не знак отношения, а осознание отделенности человека от культурной и религиозной традиции, традиция поддержива ется теперь не безусловно, а сознательным решением человека. Отличение собственного внутреннего мира от традиционного уклада в первую очередь приводило к разрушению групповой психики, которая связывала членов большой семьи, рода, клана. Эти процессы начались задолго до Ренессанса - уже в греческом мире начался интенсивный процесс индивидуализации, - но в конце Средних веков этот процесс начался заново (поскольку он происходил с новыми народами - германскими) и на новом уровне. “Своеобразие границ человеческой личности в древнеисландском обществе, описываемом в сагах об исландцах, проявляется, конечно, всего отчетливее в … отождествлении себя со своими родичами…” (Стеблин-Каменский, 1984: 43). Именно такое родовое сознание деградировало на протяжении последних столетий Средневековья и было окончательно разрушено на границе Нового времени теми социальными и культурными бурями, которые мы обозначаем как события Ренессанса и Реформации. Точно такое же, как и Ренессанс, влияние оказала на людей Реформация; Вебер подробно разбирает концепцию предопределения и заключает этот разбор следующим образом: “Это учение в своей патетической бесчеловечности должно было иметь для поколений, покорившихся его грандиозной последовательности, прежде всего один результат: ощущение неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида” (Вебер, 1990: 142).