Александр Речкин - Королева железного века против Рима

Рассказ Тацита о Корбулоне концентрируется на демонстрации различия между истиной и видимостью. Памятник Победы над парфянами и символическое размещение Тиридатом тиары перед статуей – всё пустые знаки, которые создают ложный образ власти римского императора. Тацит сосредотачивается кажущегося и действительного, чтобы продемонстрировать недальновидность внешней политики Нерона. Тем не менее, он высоко оценивает то, как Корбулон обращается с парфянами: он относится к ним как к собственным войскам, сурово наказывая непримиримых, в то же время проявляя доброту к тем, кто повинуется. Когда город Тигранокерт приветствует Корбулона золотым венцом, Корбулон оставляет его неприкосновенным, чтобы они дольше сохраняли свою покладистость. После уничтожения Артаксаты милосердие Корбулона обеспечивает ему репутацию справедливого человека. Те, кого он победил, послушны и доверяют его советам. Таким образом, хотя в основе повествования лежат обман и видимость, слава Корбулона основана на истинных военных победах и дипломатии. Корбулон предстаёт как сильный, мужественный полководец и уважаемый вождь, чья единственная вина состояла в том, что он сохранил верность Нерону.

Возможно, удивительно, что в «Анналах» Корбулон не произносит ни одной речи. Тому, как уверенно он командует армией и его переговоры с Вологезом и Тиридатам, посвящено в рассказе о нём гораздо больше места, чем передаче речи перед битвой. Вместо этого в разгар описания событий в Парфии, Тацит представляет своим читателям рассказ о Боудике и её краткой речи против римской жадности, противопоставляемой неутомимому поиска славы Светонием. Несмотря на успешное подавление восстания, Светоний не вернулся в Рим с триумфом, а в городских документах не сохранилось никаких заметных упоминаний о победе Светония над Боудикой – ни значительных памятников, ни упоминаний о триумфальном шествии, которые, по-видимому, противоречили бы духу Нероновского Рима и любви императора к зрелищам. Возможно, Нерон устроил раздачу пожертвований от имени Светония, на что указывают свинцовые тессеры с Нероном Цезарем на лицевой стороне и Паулином на обороте. Не исключено, что отсутствие триумфа призвано было способствовать скорейшей реинтеграции Британии в Империю, а не превращению её в пример поражения. Эта реинтеграция включала в себя увеличение присутствия римской армии, восстановление Камулодуна и Веруламия и превращение Лондиниума в столицу далёкой провинции. Сопротивление туземцев продолжалось, вновь набрав силу во время губернаторства Агриколы двадцать лет спустя после поражения Боудики.

Восстание Боудики ещё раз упоминается в трудах Тацита как пример способности бриттов объединиться против вторжения римлян в их родные земли. После восстановления селений, разрушенных Боудикой, в эпоху Флавия, когда губернатором был Агрикола, римляне расширили свои владения в Британии. Они столкнулись сопротивление Венуция из бригантов и Калгака, предводителя каледонцев. Восстание Боудики породило много проблем, которые вновь всплыли во время губернаторства Агриколы. Но жизнеописание Агриколы предлагает видеть в нём хорошего правителя, добившегося успеха там, где потерпел неудачу Светоний, а заодно показать Калгака как нового Каратака или Боудику, столкнувшегося с аналогичными проблемами. Агрикола попытался распространить власть Рима на земли каледонцев на дальнем северо-западе Альбиона. В «Жизнеописании Юлия Агриколы» причины недовольства бриттов, озвученные Боудикой, почти дословно повторяются в речи Калгака, что свидетельствует о том, что за годы, прошедшие после её восстания, мало что изменилось.

Исследователи интерпретировали Калгака как носителя традиционных римских ценностей времён Республики, несмотря на то, что по происхождению он является свирепым бриттом. Он становится символом мужества в борьбе с римским империализмом и демонстрирует все добродетели хорошего человека, вынужденного жить под тиранической властью, которую олицетворяют Агрикола с Домицианом. Перед окончательным столкновением с Агриколой и его армией в битве у Граупийских гор в 83 году н. э., Калгак обращается к своим войскам, подчёркивая необходимость предпочесть свободу рабству и осуждая римлян за стремление завоевать край мира. Он обличает римлян как «расхитителей всего мира» (raptores orbis), жаждущих вселенского господства. «Они единственные, – говорит Калгак, – кто с одинаковой страстью жаждет помыкать и богатством, и нищетой; отнимать, резать, грабить на их лживом языке зовётся господством; и создав пустыню, они говорят, что принесли мир».

Калгак, как и Боудика, озабочен влиянием римлян на семейную жизнь, особенно женщин и детей. Он продолжает: «Природа устроила так, что самое дорогое для каждого – его дети и родичи; но их у нас отнимают наборами в войско, чтобы превратить в рабов где-нибудь на чужбине, а нашим жёнам и сёстрам и тогда, когда они избегли насилия, враги наносят бесчестие, присваивая себе имя наших друзей и гостей». Для Калгака жизнь под римским владычеством стала причиной ситуации, когда слова потеряли своё истинное значение. Грабёж и резня – формы проявления империума; пустыня или дикая местность – мир; разрушение семейной жизни – ещё одна форма гостеприимства. Все они оказываются закабалены в рабство в разных его формах, будь то призыв в армию или отправка в Рим в качестве заложников. Те, кто остался на родине, должны платить налоги и работать на земле, и их отговаривают от проявлений мужества.

Калгак призывает своих воинов снова начать жить как непокорённый народ, ссылаясь на восстание Боудики как на свидетельство способности бриттов восстать против Рима. Он провозглашает: «Бриганты под предводительством женщины сожгли колонию, захватили приступом укреплённый лагерь и, если бы упоение успехом не обернулось для них беспечностью, могли бы сбросить с себя ярмо рабства». Тацит ошибочно принимает иценов за бригантов, но его мысль ясна. Боудика вновь идентифицируется как женщина-командир (femina duce). Однако Калгак обвиняет её армию в том, что она начала праздновала победу слишком рано: первая удача породила беспечность, лень или глупость (все последствия присутствуют в его речи), и Калгак обвиняет восставших в том, что они не сбросили ярмо рабства полностью. Он противопоставляет армию Боудики своим непокорённым людям, избранным героям Каледонии. Калгак Тацита опирается на римские стереотипы о женщинах у власти, которые либо слишком глупы, чтобы руководить, либо слишком беспечны, чтобы завершить начатое. Кроме того, он недооценивает храбрость римлян и их союзников и предполагает, что галлы, германцы и бритты, сражающиеся с римлянами, перейдут на его сторону, как только их страх превратится в ненависть. Он называет жён, родителей и страну главными стимулами к сопротивлению и в заключение просит своих солдат думать во время боя о своих предках и потомках.