Александр Речкин - Королева железного века против Рима

Речь Калгака принимается благосклонно, её встречают криками, песнями и нестройными воплями, типичными для варваров. Но Калгак также проигрывает римлянам, и его армия разбегается. Несмотря на энтузиазм и мощное вездесущее присутствие Калгака на поле боя, Агрикола побеждает. Проблема Калгака та же, что и у Боудики. Причины её не в гендерной принадлежности предводителя, а в ошибках британцев в тактическом планировании сражений. Последствия заставляют читателей пересмотреть преданность Калгака семье. «Мужчины и женщины, – бродя по окрестностям и оглашая их стенаниями, выносили раненых, призывали невредимых откликнуться, выбирали убежища, где бы укрыться, и сразу же их оставляли, сообща принимали те или иные решения и тотчас же поступали каждый по-своему; глядя на тех, кто был им дороже всего, они иногда впадали в отчаяние, чаще приходили в неистовство. Известно, что некоторые из жалости к своим жёнам и детям собственноручно лишили их жизни». В случае поражения семья становится самой уязвимой социальной группой; убийства из милосердия не являются чем-то уникальным в латинской историографии, но особенно остро воспринимаются в данном контексте и противопоставляются выступлению Калгака перед битвой. Речь Калгака как бы проводить драматическую связь между семьёй и свободой, с одной стороны, и жалкими результатами поражения, когда его армия теряет и то и другое одновременно, с другой.

После битвы у Граупийских гор Домициан отозвал Агриколу в Рим. Пять лет спустя Домициан направился к Рейну и Дунаю, но не в Британию. Тацит считает это решение неудачным. Согласно началу «Анналов» Тацита, Британия была «завоёвана и быстро оставлена», что означало вывод войск с большей части завоёванных Агриколой территорий. В начале «Жизнеописания Юлия Агриколы» Тацит предполагает, что установление рабоства было характерным признаком принципата с самого начала его существования именно благодаря правлению Домициана. Краткое царствование Нервы было первым временем, когда принципат и свобода сосуществовали. Для тех, кто жил на окраинах империи до Нервы, выбор был невелик: подчиниться или сопротивляться, победить или умереть, пытаясь победить. Вожди повстанцев редко рассматривают жизнеспособные альтернативные варианты – отправиться в Рим в изгнание, отправить детей в качестве заложников, стать регентами-клиентами-союзниками. Это всего лишь завуалированные формы рабства. Как и во многих повествованиях о случаях сопротивления Риму, борьба Боудики сочетала политические и экономические проблемы с моральными. Римляне, их роскошный образ жизни и безнравственность имперских женщин угрожали её жизненным ценностям.

После периода, описанного в трудах Тацита, римляне были оттеснены каледонскими племенами на севере в 117 году н. э., и Адриан построил свою стену, разрезав Британию надвое. Антонин Пий выдвинул укрепление ещё дальше на север. Поскольку противостояние продолжало терзать остров, последний эпизод, переданный Дионом, предполагает, что ценности, озвученные Боудикой сохранили свою жизнеспособность долгое время после её гибели. После сообщения о смерти императора Септимия Севера Дион обсуждает его политику и действия, включая законы о супружеской измене, которые редко соблюдались. Историк подробно останавливается на моменте из жизни Юлии Домны, жены Севера во время их пребывания в Британии в конце жизни императора.

Юлия Домна шутит с женой Аргентококса, каледонца, по поводу безудержной практики половых сношений между женщинами и мужчинами в Британии. Женщина отвечает: «Мы удовлетворяем потребности природы гораздо лучше, чем вы, римлянки, ибо мы открыто общаемся с лучшими мужчинами, в то время как худшие тайно развращают вас». Каледонка предполагает, что римские женщины, включая, возможно, императрицу и других представителей элиты, нарушают законы, прелюбодействуя с худшими представителями мужчин, в то время как женщины Британии занимаются любовью с лучшими и, таким образом, морально превосходят их. Это замечание перекликается с представлениями бриттов, изложенными в «Жизнеописании Юлия Агриколы» и Боудики в «Анналах», которые осуждали ненасытную римскую похоть и алчность. Это замечание применимо как к ситуации 60 года нашей эры, так и к тоиу положению дел, которое сложилось в Британии полтора столетия спустя. В то время как бритты подтверждают ценность моральных качеств и социального статуса при выборе партнёров, римляне терпят неудачу на каждом шагу.

Сила, с которой образ Боудики описан у Тацита и Диона Кассия, даёт толчок к её продолжительной славе. Тацит представляет влияние Боудики и памяти о ней в интерпретации своего тестем Агриколой и мятежника Калгака. Британия Диона остаётся непокорённой территорией, где женщины могут свободно высказывать собственное мнение и взаимодействовать с мужчинами на равных. Благодаря этим авторам читатели узнают о влиянии Боудики на восприятие римлянами Британии и о том, как древние авторы интерпретировали её место в истории имперской экспансии на острове. Боудика становится символом силы перед бессилием рабства, хотя стереотипы, связанные с изображением женщин из высших слоёв общества, остаются неизменными.

В конце первой части своей речи, чтобы усилить уверенность в предстоящей победе над врагом, Боудика прибегает к разновидности гадания. Она выпускает зайца из складок своего платья, который бежит в благоприятном направлении, и бритты взрываются криками восторга. Продолжая, она благодарит богиню победы Андрасту и обсуждает собственную стратегию лидерства, цитируя людей, которых она предпочла избегать:

«Благодарю тебя, Андраста, и обращаюсь к тебе как женщина к женщине: я правлю не таскающими тяжести египтянами, как правила Нитокрис, и не ассирийцами, занятыми торговлей (а ведь мы уже и этому выучились у римлян!), как правила Семирамида, и тем более не самими римлянами, как недавно правила Мессалина, потом Агриппина, а нынче правит Нерон (который хоть и именуется мужчиной, но по сути является женщиной, о чём свидетельствуют его занятия пением и игрой на кифаре и та тщательность, с какой он наряжается и прихорашивается)».

Сначала Боудика противопоставляет себя Семирамиде и Нитокрис, легендарным мифическим царицам. Обе женщины заслужили похвалу за то, что отремонтировали стены и святилища подвластных им городов. Семирамида, правившая в конце IX века до н. э., решила построить город и окружить его неприступными стенами. Она отвечала за сеть городов, дорог и другие строительные проекты вдоль Тигра и Евфрата, которые помогали купцам и приносили торговлю и славу Вавилону. Семирамида правила одна после смерти своего мужа Нина и больше никогда не вышла замуж. Диодор объясняет такое поведение женщины тем, что она боялась разделить власть с мужчиной, более высокий статус которого мог лишить её власти. Вместо этого у неё был сад удовольствий, где она занималась любовью с самыми красивыми солдатами из своей армии, после чего убивала их. Семирамида также была царицей-воительницей, и Диодор предполагает, что она переодевалась мужчиной, чтобы сражаться, и показывалась в женском платье только после победы. Её походы в Бактрию были довольно успешными. Однако она была чрезмерно честолюбива: и потерпела неудачу в непродуманной войне против Индии, потеряв две трети своих сил и вынужденно отступив домой. Более того, она была чрезмерно эмоциональна. Валерий Максим свидетельствует о степени её гнева: услышав, что Вавилон взбунтовался, она с распущенными волосами бросилась грабить город и не стала поправлять причёску, пока не добилась успеха.