Николас Старгардт - Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

Немецкое руководство отчаянно нуждалось в пересмотре военной стратегии. Кажущаяся непобедимость и невероятные успехи войск рейха, количественно и качественно уступавших противнику в летних кампаниях 1940 и 1941 гг., опирались на стратегическую внезапность. Воссоздать такие же условия теперь практически не представлялось возможным. К началу 1942 г. в немецкой военной разведке и в Генеральном штабе сухопутных войск осознали, насколько серьезно недооценили советскую военно-промышленную мощь, а также поняли, что для второй кампании на востоке потребуется тотальная мобилизация всех экономических и военных ресурсов на уровне, обычно ассоциирующемся с понятием «война на истощение». Изменить подход предстояло и военно-морскому флоту, переключившись на Восточном фронте в фазу сдерживания ради развертывания во взаимодействии с Японией глобальной кампании в небе и на воде, бросив вызов господству британцев и американцев в Средиземноморье, Красном море, Индийском и Атлантическом океанах. В то время как Гитлер сосредоточился на стратегических моментах, другие члены высшего немецкого руководства занимались делами приземленными: поиском рабочих рук, продовольствия, угля, стали – всего потребного для материализации нового наступления [558] Wegner, ‘Hitlers Strategie zwischen Pearl Harbor und Stalingrad’. .

В результате завоевания высокоразвитых промышленных стран Западной Европы Германия получила серьезные возможности вырваться из предвоенной нужды и превратиться в военно-промышленную сверхдержаву. За исключением Соединенных Штатов, все противники в войне располагали ограниченными ресурсами. Если говорить о положении дел у немецкой стороны, необходимых запасов остро не хватало, а производственный потенциал перераспределялся в соответствии с тем, где судьба хватала Германию за горло. Высококвалифицированные рабочие тасовались между армией и тылом: большую часть задействованного в операции «Барбаросса» оружия изготовили солдаты, демобилизованные после победы в 1940 г., но их же вновь пришлось призвать под знамена через год. Предполагалось, что к концу 1941 г. они опять вернутся к станкам создавать матчасть для кампании против Британии в 1942 г. Вместо этого люди безнадежно проигрывали бои обморожению на Восточном фронте. Серьезно нарастить военное производство в тылу представлялось возможным только за счет притока рабочих рук из какого-то другого источника [559] Tooze, Wages of Destruction , 513–515; Mazower, Hitler’s Empire , 259–572. .

Примерно так же выглядела картина с материальными ресурсами. В ходе летних кампаний 1940 и 1941 гг. для снабжения неудержимо рвавшихся вперед танковых колонн пришлось потратить все запасы бензина – бросить резервы на чашу весов решительной победы. Блокада британского ВМФ вызывала в Европе хроническую нехватку таких жизненно важных военных материалов, как нефть и резина, а заодно и острый недостаток продовольствия. Немцы умели производить синтетический каучук, даже искусственное горючее, но замена стоила дорого, а серьезная зависимость от поставок нефти с румынских месторождений сохранялась: техника вермахта, его танки, бронетранспортеры, грузовики и самолеты – всем требовался бензин и всем его не хватало. Только завоевание Кавказа с его нефтяными месторождениями могло изменить положение, поэтому в 1942 г. он вновь сделался ключевой целью Германии [560] Tooze, Wages of Destruction, 380–393, 402–415. .

Главным источником энергии во время войны в Европе оставался уголь. Самодостаточная в этом плане в обычных условиях, Германия с самого начала испытывала дефицит железнодорожного подвижного состава, поэтому доставка угля потребителю вызывала сложности. Как и в первую зиму войны, зимой и весной 1942 г. не хватало паровозов и вагонов для транспортировки военных грузов; даже депортацию евреев приходилось откладывать. Общий дефицит угля и стали – основы производства, в том числе вооружений, – только усиливался тем, что промышленные компании занимались накапливанием запасов впрок с целью минимизации риска остановки выпуска продукции. Такой рациональный подход на местах обострял проблему в целом. В то же время добыча угля на французских и бельгийских шахтах падала, что сдерживало рост производства. Главная причина состояла в голоде. 9–10 мая 1941 г., символически отмечая первую годовщину оккупации, бастовали бельгийские шахтеры и сталевары. Опасаясь роста влияния коммунистической партии, бельгийские работодатели предпочли договориться с профсоюзами, согласились повысить зарплату на 8 % и не пожелали предоставить немецким военным властям списки бастующих [561] Gildea et al.(eds.). Surviving Hitler and Mussolini , 46–47. . Однако страх перед голодом продолжал господствовать на французских и бельгийских угледобывающих предприятиях, поэтому французские заводские социальные комитеты и советы на бельгийских заводах и фабриках тратили большую часть усилий на создание и поддержание рабочих столовых и раздачу пайков, вследствие чего получили прозвище «картофельных комитетов» [562] Gillingham // dustry and Politics in the Third Reich ; Gildea et al. (eds.). Surviving Hitler and Mussolini , 50. .

Во всех оккупированных западноевропейских странах немецкая военная и гражданская администрация выясняли отношения между собой и соревновались с местными управлениями гестапо и СД, не говоря уже о противодействии центральным структурам рейха с их всеобъемлющей юрисдикцией: тому же Герингу с его «Четырехлетним планом», Министерству вооружений Альберта Шпеера, ведомству Фрица Заукеля по набору иностранных рабочих и Министерству сельского хозяйства, номинально возглавляемому старым нацистским идеологом Вальтером Дарре, но фактически во все большей степени его статс-секретарем Гербертом Бакке. Более того, попытка создания общеевропейской экономики в 1942 г. вызвала конфликты из-за разницы во взглядах на ее устройство. Что лучше: затягивать трудовые ресурсы и капитал в Германию или строить новые заводы в оккупированной Европе, например во французских портовых городах на берегу Атлантики или в ранее принадлежавших Польше районах Верхней Силезии? Но над всем этим тенью нависала главная проблема – вопрос продовольствия [563] Tooze, Wages of Destruction , 513–551. .

Политика распределения провизии никогда рационально не подчинялась экономическим или военным задачам. Власти могли бы дать себе труд накормить французских и бельгийских шахтеров, а те увеличили бы добычу угля. Вместо того автоматически получали зеленую улицу немцы, чьи рационы сделались основополагающим и нерушимым расовым правом во время войны. Продовольствие оставалось прерогативой Министерства сельского хозяйства, и Герберт Бакке буквально молился на расово-националистские приоритеты режима. В ходе операции «Барбаросса» ради прокорма германских армий, по его подсчетам, предстояло уморить голодом 20–30 миллионов «славян». В начале 1942 г. немецкие управленцы с удивлением обнаружили, что смертность среди советских гражданских лиц в минувшие осень и зиму оказалась ниже ожидаемой. Результатом чрезмерно оптимистичной уверенности в краткости войны стало падение запасов съестного на внутреннем фронте до угрожающе низких отметок. Бакке тут же засучил рукава, приступая к начертанию второго «плана голода» для востока. Он установил новые нормы выдачи продовольствия по оккупированной Европе, сократив их на западе и на востоке [564] Gerlach, Krieg, Ernährung, Völkermord ; Kay, Exploitation, Resettlement, Mass Murder . .