Эндрю Петтигри - Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

На пике революционной агитации заинтересованные читатели имели возможность выбирать из сотни серийных изданий. Масштаб преображения из застойного подконтрольного мира старого режима очевиден, хотя и не сказать, что газеты пользовались тем влиянием, которое им приписывали революционные лидеры. Серийные публикации соперничали за влияние с другими формами пропаганды, не в последнюю очередь с политическими памфлетами, которые тоже публиковались огромными тиражами [881] Gilles Feyel, ‘La presse provincial au XVIIIe siecle’, Revue historique, 272 (1984), pp. 353-74. For Lyon see Gough, Newspaper Press , p. 65. . В то время как в Париже общество было образованным (с высокими процентами грамотности среди мужчин и женщин), общее количество читателей газет не превышало трех миллионов, а население составляло 28 миллионов. Хотя в провинциальных городах, таких как Тулуза и Лион, происходил быстрый рост местной прессы, различие между кипящим котлом столицы и провинциальным обществом все еще было велико [882] Mason, Singing the French Revolution. . В Париже большая часть политической активности происходила лицом к лицу и передавалась устно, в якобинских клубах, среди делегатов к последователям Национальной Ассамблеи, в частных гостиных, наконец, в самих местах дебатов. Среди широких масс большинство граждан, призванных к активности, независимо от социального статуса, призывались и к оружию речами, беседами, спонтанными уличными сборищами. Французская революция была чрезвычайно плодотворным периодом в отношении политических песен, из которых «Марсельеза» была самой известной [883] R. E. Foster, Modern Ireland, 1600–1972 (London: Allen Lane, 1988), p. 282; Bernard Bailyn, The Ideological Origins of the American Revolution (Cambridge, MA: Belknap Press, 1967). .

Периодическая пресса, несмотря на все красноречие и проповедь вселенского равенства, все же говорила на языке образованной элиты. Обличительные тирады Марата можно было понять только со словарем. Он и не делал никаких попыток быть понятным простым людям; скорее намеренно создавал дистанцию. Несколько раз в неделю его «Ами дю пёпль» («Друг народа») включал в себя «Обращение к гражданам», где Марат в возвышенном тоне ветхозаветного пророка вещал о своем мрачном видении будущего, которое наступит, ежели читатели не последуют его увещеваниям.

По крайней мере, из революционных газет парижские читатели получали ясное представление о происходящих событиях: в них не было загадочных перечислений иностранных дипломатических и военных новостей, поставленных на поток в европейских газетах в последние два века. А в газете, выходившей под названием «Папаша Дюшен» (Pere Duchene), мы видим радикальную и дерзкую попытку усвоить особенности личности, манеру речи менее образованных слоев населения, таких как солдаты революции. Папаша Дюшен был старым морским волком, вульгарным, прямолинейным и не боящимся отстаивать свои права. И хотя Эбер был самым успешным писателем того времени, десятки других писателей восприняли этот образ — красноречивое доказательство сложностей, с которыми сталкивались политические активисты, осознавшие необходимость мобилизации массового движения, но также понимавшие, что у горожан еще не сформирован необходимый лексикон, чтобы озвучить свои политические взгляды. Это также напоминает о том, что, хотя революционный газетный рынок и был огромным, но в нем было место конкуренции. Новички бесстыдно заимствовали названия у успешных соперников или меняли шкуру, когда ветер политики менялся. Многие исчезали так же быстро, как появлялись. Во времена, когда многие европейские нации имели давно установленные и надежные печатные органы (некоторые выходили непрерывно в течение ста лет), газеты времен Революции жили максимум три-четыре года.

В ретроспективе революционные газеты видятся как краткий период истории прессы во Франции между двумя эпохами стабильности и контроля. Тем не менее это был поворотный момент в истории европейской журналистики. Французская революция была первым событием в Европе, неразрывно связанным с периодической прессой. Впервые в истории газеты стали, пусть и на мгновение, доминирующим носителем печатного слова, потеснив более аристократических предшественников — книги, и даже памфлеты, сделавшие внушительную политическую карьеру. Франция в этом отношении опередила свое время. В прочих частях Европы, например, в Ирландии, политические памфлеты все еще были доминирующим средством политической агитации — как и во времена Американской революции. Во Франции, в меньшей степени в других случаях, описанных в этой главе, мы наблюдаем самое начало фундаментального переустройства европейской культуры новостей. С тех пор периодичность и регулярность новостных публикаций станет основополагающей характеристикой в общественном восприятии текущих событий. Новости внутренней политики внезапно стали очень востребованы. Начинался век ежедневных газет.

24 апреля 1704 года Сэмюэл Сьюэлл, гражданин Бостона, пересек Чарльз-Ривер в направлении Кембриджа, держа в руках первый выпуск еженедельной листовки Джона Кэмпбелла «Бостон Ньюс-Леттер». Сьюэлл собирался отдать копию своему другу преподобному Сэмюэлу Уилларду, вице-президенту Гарвардского колледжа; Уиллард был польщен и быстро поделился с товарищами. Сэмюэл Сьюэлл был на тот момент одним из самых уважаемых горожан в крупнейшем городе американских колоний. Лучшую половину своей жизни он провел в торговле и управлении, дослужился до советника губернатора в 1691 году, был избираем повторно ежегодно до самой отставки в 1725 году. Будучи чиновником, отцом и соседом, Сьюэлл был идеальным гражданином развивающегося общества.

Сьюэлл еще вел дневник. Это, помимо прочих его достоинств, имеет для нас особую ценность. Сьюэлл записывал каждый день все, что с ним происходило: свою работу, беседы, проповеди, на которых он побывал, новости, о которых он узнал [884] M. Halsey Thomas (ed.), The Diary of Samuel Sewall, 2 vols (New York: Farrar, Straus & Giroux, 1973). The visit to Harvard is vol. I, pp. 501-2. Sewell’s news world is described in Richard D. Brown, Knowledge is Power: The Diffusion of Information in Early America, 1700–1865 (New York: Oxford University Press 1989), pp. 16–41. .

Это свидетельство особенно ценно для исследователя истории новостей. На протяжении всего повествования мы наблюдаем трансформацию в способе изыскания и подачи новостей. К XVIII веку количество людей, у которых был регулярный доступ к новостям, значительно увеличилось. Газеты были устоявшейся частью жизни, в некоторых местах ежедневные газеты были если не нормой, то по крайней мере доступной роскошью. Но если мы можем легко оценить историю новостей с точки зрения продуктивности, гораздо сложнее узнать из первых рук, что об этом думали читатели. Внимательный читатель, записывающий свое восприятие ежедневных новостей, очень редко встречается.