Эндрю Петтигри - Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

Почему же даже для такого преданного любителя новостей, как Ян де Боэр, газеты значили так мало в середине XVIII века? В Голландской республике цветущий новаторский рынок газет, унаследованный с XVII века, стал более сдержанным. Одному городу полагалась одна газета. В обмен на монополию газеты платили налог, а редакторы старались не компрометировать своих спонсоров и не публиковать ничего, что могли бы не одобрить власти. Эти самоограничения не исчезли после великих революций конца века. Во Франции и в Нидерландах XIX века произошел возврат к более традиционной, знакомой манере репортажа. В этом отношении дискуссионная политическая культура Британии и Америки являлась исключением. Куда более типична эта заметка из «Лидше Курант», газеты ведущего интеллектуального центра Голландской республики, 1785 год:

«Так как газета предназначена для того, чтобы публиковать новости и печатать официальные документы, а не для того, чтобы собирать спорные статьи, мы смиренно просим наших соавторов не тревожить нас по этому поводу [914] Marcel Broersman, ‘Constructing Public Opinion: Dutch Newspapers on the Eve of a Revolution (1780–1795)’, in Joop W. Koopmans, News and Politics in Early Modern Europe (1500–1800) (Louvain: Peeters, 2005), p. 227. .

Голландские читатели хотели участвовать в политических дебатах. Но это можно было сделать только в памфлетах и новых политических журналах. Газеты, привилегированные, опасливые и прибыльные, были бесстрастны. В XIX веке обзор новостей внутренней политики увеличился и стал основным делом газет. Но в XVIII веке до этого было еще далеко.

Голландские газеты решительно отказывались публиковать вести о местных политических противоречиях. Письмо от фризских патриотов в 1786 году было опубликовано в каждой голландской газете, кроме газеты Фризии, «Льювардер Курант». Газета, осознававшая уязвимость перед лицом правительственного неодобрения и лишения всех прибыльных привилегий, удовлетворилась перепечатыванием провинциальных ордонансов, например, о запрете использования фруктовых корзин из города Сника (потому что они были меньше, чем корзины из прочих городов Фризии, и покупателей могли обвесить) [915] Broersman, ‘Constructing Public Opinion’, pp. 229-30. .

Это кажется абсурдной банальностью, хотя традиция скудости и местечковости живет и здравствует во многих локальных газетах и в наше время. Это показывает, в какой степени правительство раздавало указания большей части газет. Даже в конце XVIII века официальные публикации были основным содержанием новостной информации. Это уже обсуждалось на страницах книги в качестве элемента расширяющегося рынка в XVI веке, когда правительства по всей Европе начали извергать печатные прокламации и ордонансы в виде листовок и памфлетов [916] Выше в главе 4. . Но эта манера не исчезла с появлением новых печатных форм новостных публикаций. С XVII века отдельные выдержки и целые тексты официальных документов просто впитались в серийные издания. А правительства продолжали выпускать ордонансы в привычных формах. Их прибивали в общественных местах и выкрикивали на рыночных площадях. В век, предшествовавший тотальной грамотности, такая вербальная публикация все еще играла важную роль в распространении новостей.

Новый класс читателей газеты не удовлетворяли и по другим причинам. До самого конца XVIII века газеты не были иллюстрированы. Те, кто хотел иметь визуальное воплощение событий, как Ян де Боэр, должны были покупать гравюры отдельно. Динамичный рынок помогал тем, кто следил за новостями, воссоздать картину событий [917] See Roger Paas, The German Political Broadsheet, 1600–1700, 11 vols (Wiesbaden: O. Harrassowitz, 1985–2012). . Но иллюстрированные листовки предстояло соединить с повествованием в виде газеты или памфлета уже самим читателям. Поразительное соседство слов и картинок ждало их в будущем.

Покупатели также беспокоились о достоверности газет. В 1752 году де Боэр пытался сопоставить репортажи о войне Пруссии и Австрии. И хотя он пристально следил за новостями, противоречивые донесения сбили его с толку. «Придется смириться с тем, что все эти различные известия выше моего понимания, и мне придется предоставить это тому, кто умнее меня» [918] Blaak, Literacy , p. 231. . Настоящей проблемой было то, что новости из отдаленных мест, которые все еще преобладали на страницах газет, попадали на них с большим опозданием. В этом отношении ничего не изменилось в поставке новостей с XVII века по XIX. Газеты Гронингена размещали более актуальные новости в 1750-м, чем в 1800-м [919] Koopmans, ‘Supply and Speed of Foreign News’, pp. 200-1. . Дело в том, что с тех пор, как почтовая система претерпела усовершенствования в XVII веке, более ничего не делалось для того, чтобы новости распространялись быстрее. Понадобились бы инновационные технологии XIX века, такие как телеграф и железные дороги, чтобы внести значительные изменения. И к тому моменту результаты будут поразительными. В 1823 году зарубежные новости появлялись в «Льювардер Курант» в среднем через 18 дней. А через 50 лет время сократится до четырех дней [920] Там же, с. 193. .

Имело ли это значение? Новости теперь подавались свежими всем читателям. Их ценность в качестве развлекательного или поучительного текста не уменьшается от времени перевозки; если это старое известие в обновленном виде, ему не нужно быть новым, чтобы достичь своей цели. Это справедливо в отношении многих новых потребителей новостей в этой книге, но уж точно не в отношении тех, кто формирует общественное мнение, для которых скорость сообщения всегда была важна. Для них, так же, как и 400 лет назад, доступ к надежной информации был основным атрибутом власти, и им не нужны были газеты, чтобы ее добыть.

С XIV до XVIII века количество людей, имевших регулярный доступ к новостям, выросло чрезвычайно. Средства информации нескоро приспособились к изменившейся публике, особенно в том, что касалось тона и стиля. Важно помнить, что профессиональные новостные службы дебютировали в те времена, когда словом «клиент» обозначали заказчика, а не потенциального покупателя. Поставщик новостей предлагал свои услуги знатному человеку, может даже принцу, так же как поэт предложил бы свои сонеты или художник — портреты, в надежде на вознаграждение. Даже когда служба монетизировалась, тон, в котором писатели соревновались за внимание читателей, был похож на интонацию продавца, нахваливающего товары [921] См. выше в главе 5. . Такая традиция сохранялась вплоть до XVIII века, когда появились наемные работники вроде Дефо или Сэмюэла Джонсона, которые писали за вознаграждение или жалование; или как было в долгой лучезарной карьере парижской «Газетт», чьи хвалебные гимны королевским прерогативам были защищены от конкуренции королевской монополией.